Марк Миллз - Офицер по вопросам информации

Макс никогда не был уверен, что намеки Хьюго, будто Хедли был застигнут на месте преступления с юным египетским мальчиком, имеют хоть какое-то отношение к слухам.

Как бы там ни было, Макс получил повышение, хотя оно не соответствовало ни его возрасту, ни опыту, и стал управлять отделом. Однако гордость по поводу столь стремительного карьерного взлета вскоре приказала долго жить; он быстро понял то, что другие осознали задолго до него, каково это — руководить отделом. Он оправдывал себя, что оказался на столь высоком посту, — понимал, в чем причина, — но ему все еще было странно, что стремление манипулировать мозгами стало для него совершенно естественным. Он всегда считал себя одиночкой, индивидуалистом. Конечно, такое представление годами создавала его семья — единственное, во что он верил. Тем не менее он оказался здесь, глубоко погруженный в размышления о массовом мышлении, стараясь заранее предугадывать реакции массы на те или иные события, руководя ими и просвещая их, верховный священник у алтаря великого бога морали.

Это было далеко не безопасное существование. Через месяц после того, как занял новый пост, он был ранен в плечо шрапнелью подвесной мины и решил, что его могут переместить. Затем в начале сентября пришло письмо от Элеоноры, в котором сообщалось, что она изменила свои планы относительно их помолвки. Помолвка была назначена на май, и его первая мысль была обо всех этих письмах, о нежных словах, которые он писал ей на протяжении трех месяцев, в то время как ее чувства были отданы безликому и безымянному канадскому пилоту, который завладел ее сердцем. Но его первые мысли были прагматичными и полными жалости к самому себе. Вряд ли это можно было назвать достойной реакцией мужчины, который потерял свою первую любовь.

Разговоры о его неудаче на сердечном фронте стали циркулировать главным образом благодаря Розамунде и Хьюго, которые давно заняли в его жизни место суррогатных родителей — психиатр и советница по всем вопросам. Он также чувствовал их руку за приказом, который пришел сверху и на несколько дней освободил его от исполнения служебных обязанностей, чтобы зализать раны. Он выбрал Гоцо. Маленький плодородный островок рядом с северным побережьем, с удобным и быстрым паромным сообщением, был популярен среди тех, кто стремился хоть на короткое время оставить войну за спиной. Отель «Ривьера» порекомендовала Митци.

Он не разочаровал его. Возведенный из камня отель высился над мелким заливом, защищенным двумя внушительными мысами; с тыла же на острове тянулось несколько песчаных пляжей. Это было отдаленное и приятное место, подлинный оазис в изрезанной береговой линии. Отель был чистый и удобный, его кухня предлагала богатое разнообразие блюд из свежей рыбы и овощей, а бар изобиловал напитками. Поселившись в нем, Макс впервые за эти месяцы полностью съедал первое блюдо, запивая его бутылкой на удивление хорошего белого вина. Затем он уходил к себе, чтобы предаться полуденному отдыху, и спал, как рухнувшая статуя, по шестнадцать часов.

На лицах остальных гостей читалось, что им нужна такая же база, чтобы отдохнуть и прийти в себя, и, обмениваясь дежурными вежливыми фразами, они не докучали друг другу. Вражеские самолеты проходили в вышине так часто, что на них просто не обращали внимания. Многие придерживались одного и того же режима: в перерывах между едой, плаванием и выпивкой валялись на пляже, листая пустые романы. Вода в заливе даже на исходе лета была чистая, теплая, так и манила к себе. Из-за войны в заливе расплодилась рыба, и множество рыбаков каждое утро являлись бог знает откуда и качались на волнах в своих раскрашенных лодках. Некоторые продавали свой улов прямо на месте, и каждое утро невысокий коренастый шеф-повар спускался по крутой тропинке на пляж, рассматривал улов и выражал разочарование — стандартная прелюдия к громкой торговле.

Рыбаки отлично знали время возвращения итальянских бомбардировщиков. Макс не мог ответить на этот вопрос или, точнее, он его не понимал, пока ему не объяснили, что итальянцы, не в пример своим бесстрашным немецким союзникам, склонны поджимать хвост при первых признаках сопротивления и сбрасывали бомбы недалеко от острова. Когда это случалось, рыбаки переставали таскать свою добычу с глубины, а собирали ее прямо с поверхности. Это было впечатляющее зрелище — поверхность моря, усеянная брюшками оглушенных рыб.

На третий день пребывания здесь Макс отправился на юг по прибрежной тропке. Было яркое безветренное утро. Морская гладь выглядела необычно спокойной и гладкой, как в пруду, и волны лениво лизали основания скал. По пути его охватило странное чувство, словно времени больше не существует. По чьим следам он шел? Сколько людей прошло по этой извилистой тропе за миллионы лет? Тропа была та же, но люди другие, и каждый нес с собой свои надежды, мечты и сожаления.

У Мальты была богатая история, полная романтики и насилия. Как могло быть иначе? Остров стоял на перекрестье путей в Средиземном море, ближе к Европе, чем к Африке, пусть и ненамного. Он обладал едва ли не самыми лучшими гаванями в мире. Неудивительно, что так много морских бродяг старалось присвоить их себе. Волны финикийцев, греков, карфагенян, римлян и византийцев выплескивались на остров — только для того, чтобы их сменили другие. Арабы-фатимиды пришли по тому же пути, что и другие, однако их язык по-прежнему жил в речи современных островитян. С тех времен нормандские рыцари, испанские гранды и наполеоновские генералы считали остров своим домом. Насколько иным был он, офицер, призванный в армию его величества?

Он постарался отделаться от этих странных мыслей, но они тянулись за ним, как его тень. Как ни странно, они успокаивали его — чувство сопричастности с навсегда минувшими временами. От смерти Макса, возможно, отделяло лишь мгновение, и это нисколько не беспокоило его.

Его печальная сага об Элеоноре обрела новые черты. Он поймал себя на том, что счастлив за нее. Теперь она, как и он, не живет ожиданием их брака. По крайней мере, она нашла в себе смелость открыто отказаться от него. Макс присел на камень, вытащил из кармана письмо и снова перечитал его. На этот раз он испытал гордость за Элеонору, и ему оставалось лишь надеяться, что они останутся друзьями. Кем они всегда и были — добрыми друзьями еще с ранней молодости, когда он разыгрывал сцены из истории Иосифа и Марии в церковном вертепе. Это было задолго до того, как они оба почувствовали, что другие ждут от них чего-то большего. Например, его мачеха, если быть точным.

К ланчу Макс вернулся в «Ривьеру» и вошел в столовую в хорошем расположении духа. Настроение у него поднялось его больше, когда он заметил Митци за угловым столом. Она была одна, хотя, подходя к ней, он обратил внимание, что стул напротив нее еще недавно был занят, о чем говорил и полный бокал белого вина, и потушенная в пепельнице сигарета.