Николай Свечин - Московский апокалипсис

– Не твоего ума дело! Ну, мы договорились?

Пётр осклабился.

– По рукам, господин полковник! Несите бутылки и ждите меня к полуночи. Значит, конфитюр не нужен?.. И ещё. Налейте, пожалуйста, чашку водки моему асинусу [45] Асинус – осёл (лат.) . Ему скоро тащить сюда тяжёлый окорок, пусть подкрепится.

– Да, осёл у вас знатный, – одобрили гусары. – Такой и целого быка доставит, не то, что одну ногу.

Саше поднесли водки в чайном стакане и кусок сыра. Он степенно, со значением, выпил, от сыра отказался. Потом торжественно поклонился гусарам в пол.

– Благодарствуйте, сукины дети!

– Господа, не прощаюсь! – откозырял Ахлестышев. Нагрузил на носильщика узел с бутылками, и они вышли вон. Спустились на первый этаж и, как бы по ошибке, заглянули в дверь помещения. Там обнаружился караул из пяти человек, шестой стоял снаружи. Рекогносцировка местности была закончена.

По дороге домой Саша балагурил:

– Ну, Серафимыч, ты и душа-человек! Товарища не забыл, водки ему поднёс!

Когда они пришли в подвал и доложились командиру, тот выдумку Петра одобрил.

– Молодец! Они, значит, тебя в полночь ждут? Будет им гостинец!

За час до полуночи Сила Еремеевич собрал отряд и изложил план боя.

– Вы, новенькие, идёте первыми. Тем же макаром: француз при носильщике. Мы в пятидесяти шагах следом. Проходя мимо часового, Саша бьёт его по башке. Чтоб наповал!

Батырь молча кивнул и поглядел на свой кулак.

– Потом лезете наверх. Мы за вами. Подпираем дверь в караулку. Ставим там Тюфякина. Пунцовый с Голофтеевым – на дворе, у окон. Держите караулку на прицеле. Начнётся пальба – бейте их снаружи; Тюфякин стреляет через дверь. Надо, чтоб им было не до полковника – себя пусть спасают. Но лучше бы без шуму.

Партизаны слушали и запоминали.

– Дальше. Саша с Петром заходят в комнату. С “окороком”. Начинают разговор. Мы с Саловаровым врываемся следом. Режем всех белым оружием [46] Белое оружие – холодное. . Стараемся тихо. Как кончим – сразу уходим. Полковника мёртвого забираем с собой.

– Это ещё зачем? – вскричало сразу несколько человек. – Он нас свяжет. Ну его к матери!

– Отставить! – прекратил спор унтер-офицер. – Приказ обсуждать?

– Но для чего нам тот мертвяк, Сила Еремеевич? – не удержался Тюфякин.

– Далеко не понесём. Положим на Поварской, по-возле храма. Им наука! Ну, с Богом…

Ночная Москва встретила партизан темнотой и редкими выстрелами. В развалинах сновали какие-то тени, звякало об камень железо, стучали по битым кирпичам каблуки. Но всяк занимался своим делом и не мешал другому: город был наполнен скрытой жизнью.

Без помех русские дошли до полкового штаба.

– Кто идёт? – крикнул часовой, снимая с плеча ружьё.

– Я был у вас сегодня днём, приносил полковнику сахар, – пояснил Ахлестышев.

– А, вольтижёр! – узнал его часовой. – Поднимайтесь, вас ждут.

Батырь, словно утомившись, снял с плеча мешок и положил у ног.

– А это кто ещё? – встревожился гусар, увидев Отчаянова с его людьми. Больше он ничего сказать не успел: гигант ударом в висок убил его наповал.

Партизаны быстро разошлись на позиции. Батырь вновь взвалил мешок, и они с Петром пошли наверх. Стукнули в дверь и шагнули в освещённую залу.

– А вот и мы! Как обещали!

В комнате оказались те же четверо, что были и днём. Ординарцы кинулись помогать русскому снять груз. Адъютант с полковником отложили карты и встали с канапе. И тут началось…

Саша-Батырь приподнял свой узел (а в нём были кирпичи!) – и хватил им одного из ординарцев. Тот ещё падал на пол, а налётчик уже душил второго. Полковник смотрел на это, разинув рот. Ахлестышев быстрым выпадом, как на уроке фехтования, вонзил ему клинок прямо в сердце. Успел при этом крикнуть по-немецки:

– За свинство в храме!

Адъютант лишь теперь опомнился и схватился за бедро, но его сабля висела в углу. Он бросился туда. Тут в комнату влетел Отчаянов и насадил капитана на кортик.

Схватка на втором этаже была закончена, но шум услышали внизу. Оттуда послышались крики и удары в дверь – это пытался вырваться караул.

– Хватай и вниз! – скомандовал Батырю егерь. Тот взвалил тело полковника на плечо и выбежал на лестницу. Сила Еремеевич сгрёб со стола бумаги, сунул их за пазуху и поспешил следом. Вдруг из караулки раздался залп, и Тюфякин со стоном рухнул на пол.

– Сволочь! – крикнул егерь и выстрели в дверь в ответ. Кто-то вскрикнул. С улицы тоже полыхнуло – это Пунцовый с Голофтеевым били снаружи в окна.

– Саша, кинь полковника и бери Федота! – скомандовал Отчаянов. Вардалак тут же сбросил саксонца на пол. Вытянув руку, опасливо косясь на простреленную дверь, он схватил сидельца и потащил на себя. Внутри щёлкнул взводимый курок. Саша напрягся, но продолжал упрямо тащить… Тут унтер-офицер стал напротив двери и разрядил в неё два пистолета.

– Бежим! – рявкнул он, и партизаны гурьбой выскочили на улицу.

– Пунцовый, Голофтеев – уходим!

“Отчаянные” собрались воедино и бросились в развалины. Саша, тяжело дыша, нёс на плече несчастного Тюфякина. По улицам ездили всадники, слышались команды, но преследовать партизан желающих не нашлось. Дав по развалинам несколько выстрелов, саксонцы этим удовлетворились. В ночи горел разгромленный штаб. Это Пётр, ретируясь, успел сбить лампу.

Найдя тихое место, унтер-офицер остановил отряд и ощупал недвижимого сидельца.

– Прямо в грудь, – сообщил он подчинённым. – Эх, Федот, Федот… Что ж ты за косяк не встал?!

Долго, стараясь не шуметь, отряд пробирался к своему укрытию. Когда дошли, оказалось, что возле колодца их ожидает Степанида.

– Сила Еремеевич, – сказала она ещё издалека. – Чегой-то сердце у меня кольнуло… Все ли целы? Как там мой Федотушка?

Весь день партизаны занимались подготовкой похорон. Когда Степанида отрыдала своё, то заявила, что упокоит мужа на Рогожском кладбище. Тюфякин был старообрядцем-беглопоповцем.

Утром тело Федота доставили на Поварскую. Шестеро “отчаянных”, вооружённые до зубов, не таясь, промаршировали до его квартиры. Сидельца долговой ямы несли на ковре, взявши его за углы. Вдова шла рядом и уже не плакала, сдерживалась. Саксонцы высовывались из окон. Разглядев, кто идёт, они прятались и запирались изнутри. Попавшийся навстречу патруль счёл за лучшее убраться в переулок. И не удивительно! Впереди шли Саша-Батырь с саблей наголо и Сила Еремеевич со штуцером наперевес; лица у обоих были очень внушительные…

Занеся Федота в дом, егерь тут же отправился проверять церковь. Он по-хозяйски облазил её всю и не нашёл, к чему придраться. Казнь полковника, видимо, произвела сильное впечатление. На двор робко вышел тот самый солдат, что намывал алтарь. Гусары прислали его объяснить, что в засаде они сидели не по своей воле, а условия русских все выполнили в срок! Сила Еремеевич велел приладить выломанную дверь, и партизаны удалились.