Йен Пирс - Падение Стоуна

— Ах, она исчезла, — сказала маркиза. — Она не могла остаться.

Затем глубокий вздох и возвращение театральности. Мы получили еще пять минут легких улыбок, хмурящихся бровей вместе с «О!» и «Ах!». Затем опять вздор «Приди ко мне, о дух!», прежде чем она вновь перешла к делу. На этот раз для контакта был избран Корт, и, едва она начала, я понял, что быть беде. Дреннан — волевой, не склонный к эмоциям, рассудочный, но даже он был выбит из колеи. Было легко предсказать, как среагирует Корт, куда более уязвимый. Еще за ужином лицо его выглядело бледным, глаза остекленевшими, он жаловался на головную боль и почти не прикоснулся к еде. Однако он в огромных количествах пил воду.

Маркиза закрутила это отлично: духи появлялись и исчезали, начинали говорить, затем колебались, вынуждая улещивать себя, чтобы они сообщили свою весть. Нарастание напряжения было подстроено с поразительным мастерством, и Корт, теперь сидящий, выпрямившись и лоснясь от пота, явно находился на грани серьезного нервного срыва.

— Есть ли здесь кто-нибудь по имени Уильям? — вопросила маркиза, не произведя на меня особого впечатления, ведь она прекрасно знала, что есть. — Тут кто-то хочет поговорить с ним.

Корт, бледный, но пытаясь сохранять выражение бравого скептицизма, поднял руку.

— Ее имя Анабель, — сказала маркиза, вновь включая свой обычный голос. — Она глубоко несчастна.

Корт ничего не сказал, но маркиза приняла молчание за знак согласия.

— Это та, что любит вас, — сказала она. — Она несчастна и в глубокой печали. Она говорит, что вы прекрасно знаете, в чем причина.

Корт вновь ничего не сказал, но дышал тяжело и обливался потом. А маркиза заговорила не своим голосом, почти писклявым, девичьим, и слушать его было страшно даже мне. Воздействие на Корта было неописуемо.

— Уильям, ты жесток. Ты бесчестишь свое имя. Перестань, не то он заберет твою душу. Я та, что отдала жизнь, чтобы мог жить ты.

При этом утверждении из горла Корта вырвался дикий вопль. Он завизжал, вскочив, опрокинул кресло и с безумным взглядом попятился к стене. Шум вывел маркизу из транса, и она растерянно оглянулась по сторонам — очень убедительно, должен я признать. Я не думал, что она притворялась; она действительно впала в какое-то забытье. Даже я при всем моем скептицизме был готов это признать.

Затем она сфокусировалась на сцене, какую сотворили ее слова, испуганно щурясь на устроенный ею бедлам. Корт, вжавшийся в стену, рыдающий и стонущий; кресла, опрокинувшиеся, когда он отбивался от воображаемых призраков; Дреннан, единственный из нас сохранивший подобие самообладания, шагнувший поднять канделябр, упавший на пол, угрожая сжечь дом; Луиза, отпрыгнувшая от стола и замершая, глядя на мужа.

— Корт, дорогой мой, — начал Лонгмен, направляясь к нему.

Корт посмотрел на него с ужасом, бросился к столику со сластями и коньяком и схватил острый ножик для чистки фруктов.

— Не подходи! Убирайся! Оставь меня в покое! — По его щекам катились слезы, но за слезами крылась ярость.

Даже хотя он, несомненно, никогда прежде не пользовался ножом для подобной цели, Корт выглядел опасным, и я приготовился исполнять его требования. Лонгмен был более храбр — или глуп. Хотя Дреннан предостерегающе окликнул его, он продолжал с протянутыми руками идти к молодому человеку.

— Успокойтесь, милый мальчик, — сказал он ласковым тоном, — нет ничего…

Он не закончил. Корт попятился и, очутившись возле жены, начал яростно замахиваться ножом. По его выражению было видно, что он не притворяется. Луиза отскочила как раз вовремя — рукав ее зеленого платья располосовала длинная красная царапина. Она упала на колени с пронзительным криком, сжимая раненую руку.

«Бог мой!», «Остановите его!», «Вы с ума сошли?» — все эти клише срывались с разных губ, а Корт повернулся, уронил нож и кинулся к двери, как раз когда Дреннан бросился наперерез и повалил его на пол. Борьбы не последовало; Корт не сопротивлялся, но, совсем сломленный, рыдал на полу, а все вокруг смотрели на эту сцену в ужасе, с возмущением, отвращением, неловкостью, согласно своему темпераменту.

Затем каждый стал самим собой. Лонгмен застонал, будто нож полоснул его, а не Луизу; Мараньони преобразился в медика и принялся оказывать ей помощь, осматривая ее рану с поразительной бережностью. Маркиза забилась в истерике, а Дреннан, убедившись, что припадок ярости миновал, помог Корту встать, подвел его к креслу и усадил. Только я — не жертва, не целитель, не охотник — не имел привычной роли, чтобы вернуться к ней. Я было подошел к Луизе, чтобы помочь, но Мараньони меня оттолкнул, и при этом я заметил его заинтересованный, многозначительный взгляд. А потому я притворился, оглядел комнату, подвел маркизу к креслу и налил ей — и себе — большую рюмку коньяка. Луиза все еще стояла на коленях, содрогаясь от ужаса и шока. Но ее глаза поставили меня в тупик: они были широко раскрыты, однако не от страха или ужаса из-за происшедшего.

Рана была несерьезной. Нож задел кожу, но повреждение было более эффектным, чем реальным. Мараньони быстро забинтовал руку салфеткой и усадил Луизу тоже с рюмкой коньяка. Его объявление, что она будет жить — это было очевидно, однако мнение эксперта всегда полезно, — значительно разрядило атмосферу. Затем он занялся Кортом, который, совсем обессилев, сидел на полу у стены, обхватив колени и поникнув на них головой. В эту минуту я испытывал к нему безграничное отвращение.

— Ему требуется успокоительное, — сказал Мараньони. — И сон. Потом мы решим, как поступить с ним. Полагаю, никто не хочет обращаться к властям?

Все хором согласились, что делать этого никак не стоит. Мараньони почти сиял, что его заключения о Корте получили столь наглядное подтверждение. Но по крайней мере он знал, что предпринять, мог предложить какой-то план действий. Внезапно он взял руководство, и я впервые понял, почему ему доверили пост, облеченный полномочиями и властью. Он это умел.

Он отдал распоряжения. Корт будет доставлен на ночь в его клинику; Дреннан будет сопровождать его туда и позаботится, чтобы не возникло никаких новых проблем. Утром он произведет доскональный осмотр.

— А миссис Корт? Кто-то должен проводить ее домой.

— Ни в коем случае. Вы должны погостить у нас, дорогая миссис Корт, — сердечно сказал Лонгмен.

— Или здесь. У меня просторнее, — перебила маркиза, словно бы слегка раздосадованная предложением Логмена.

Луиза кивнула.

— Благодарю вас, — прошептала она. — Вы все очень добры.

Все принялись утешать ее. Только Мараньони ничего не сказал, внимательно за ней наблюдая; я заметил, как его глаза переметнулись и на меня. Даже в подобную минуту он мог только диагностировать, наблюдать и истолковывать.