Иван Любенко - Маскарад со смертью

…Михаил пробудился среди ночи и до рассвета смотрел в серый, как могильный памятник, створ двери… Сон повторился вновь.

Этот вечер не предвещал неожиданностей. После продолжительного ужина Ардашевы сидели в любимой беседке и, несмотря на дождь и грозу, наслаждались свежим воздухом и привычным напитком – травяным чаем, который Вероника Альбертовна в шутку называла «Ардашевский превосходный». Способ его приготовления был до чрезвычайности прост: надо взять немного листиков клубники, малины, смородины и чуть-чуть лимонной мяты, окатить холодной водой, а затем уложить слоями в заварной фарфоровый чайник среднего размера, залить крутым кипятком и настоять. Через двадцать минут можно приступать к чаепитию.

Из дома, забыв открыть зонт, по дорожке бежала горничная Варвара и испуганно сообщила, что на проводе телефонного аппарата Клима Пантелеевича ожидает начальник сыскной полиции Поляничко. Адвокат раскрыл зонт и, пройдя в гостиную, взял трубку:

– Я слушаю, Ефим Андреевич.

– Вы уж извините, Клим Пантелеевич, что беспокою вас в столь позднее время. У нас снова стряслась беда. Меньше часа назад в своем рабочем кабинете, на почтамте, убит разоблаченный вами на днях господин Тюлькин. В его смерти много неясного, и я опасаюсь, что это одна и та же череда загадочных преступлений, целый месяц сотрясающих нашу губернию. К тому же мне кажется, что вчерашнее нападение на вас как-то связано с сегодняшним происшествием. Похоже, этот проворовавшийся чиновник был застрелен из автоматического пистолета системы «Маузер». Я был бы вам крайне признателен, если бы вы нашли возможность сейчас приехать, чтобы все увидеть воочию. Если вы согласны, я вышлю за вами полицейскую пролетку.

– Хорошо, буду готов через двадцать минут. До встречи. – Клим Пантелеевич повесил трубку.

– Опять что-то стряслось? – Вопрос принадлежал супруге, которая только что зашла в залу.

– Видимо, да. Надобно срочно уехать. Обещали прислать экипаж. Очень тороплюсь.

– Ты знаешь, Клим, я заметила, что примерно месяц назад, после утреннего визита того коммерсанта, впоследствии убитого, по-моему, его фамилия Жих, в нашей семье закончилась спокойная жизнь, и я снова стала за тебя переживать… Мне кажется, ты сильно увлекся расследованием этого дела и совсем забыл обо мне. А ведь у меня никого кроме тебя нет. Бог детей нам не дал. – На глазах у Вероники Альбертовны навернулись слезы.

– Видишь ли, Вероника, страна катится в какую-то пропасть. Людей «шлепают» словно мух. Я не могу на это спокойно смотреть. Сыскное отделение создано только в этом году, да и судебные следователи в основе своей настоящего опыта не имеют. Откуда ему взяться, если всю жизнь они разыскивали похищенный домашний скот и разбирали уличную пьяную поножовщину… А тут убийства, и одно циничнее другого. Но тем не менее я не собираюсь отнимать у полиции хлеб… Понимаешь, в то утро Соломон Жих авансом оплатил мне услуги по отысканию тех, кто… лишит его жизни, если, конечно, такое произойдет. Признаться, я в это не верил и считал, что его опасения преувеличены. Но не прошло и недели, как его задушили прямо на лавочке Николаевского проспекта. И теперь поиск преступника – вопрос чести. Не переживай, я скоро вернусь. – Клим Пантелеевич нежно поцеловал жену в щеку и ушел собираться.

…Безжизненное тело маленького человека еще не было прикрыто простыней. Тюлькин лежал лицом вверх, с широко открытыми глазами, раскинув в стороны руки и разбросав ноги, чем сильно напоминал Петрушку – русскую народную куклу балаганного театра марионеток. В правой руке несчастный сжимал телефонную трубку, а деревянный аппарат фирмы «Сименс и Гальске» валялся рядом. Во лбу зияла дыра, сквозь нее, как через гигантскую замочную скважину, виднелся дощатый, выкрашенный коричневой краской пол. Рабочий стол, бумаги, лежавшие ровными аккуратными стопками, и раскрытые почтовые регистрационные книги были забрызганы уже подсохшей кровью, которая натекла даже в полную окурков пепельницу. Окна были плотно задернуты тяжелыми портьерами.

В сравнительно небольшом кабинете набилась куча народу: Поляничко, Каширин, судебный фотограф, врач, следователь окружного суда Чебышев и почтмейстер Расстегаев. Осмотр трупа, допрос свидетелей и фотографирование места преступления – обычная рутинная работа, без которой в таких скорбных случаях никак не обойтись. Ефим Андреевич искренне обрадовался появлению адвоката и, пожав ему руку, начал вводить в курс дела:

– Как объяснил Константин Виленович, он был дома, когда зазвонил телефон…

– Позвольте, я сам объясню, – нетерпеливо вмешался в разговор почтмейстер. Поляничко утвердительно кивнул, и Расстегаев стал рассказывать: – Я находился дома, читал сегодняшний свежий номер «Северного Кавказа», вдруг раздался телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал взволнованный голос Афанасия Федоровича. Он прокричал только одно слово: «На помощь!» Затем что-то щелкнуло, как будто у него упала трубка амбушюра. Но телефон все продолжал работать, и я подумал, что оказался невольным свидетелем происшествия. Я тотчас же отправился сюда. Открыв кабинет своим ключом, я увидел эту ужасную картину и вызвал полицию. Вот, пожалуй, и все.

– А почему Тюлькин находился на рабочем месте? Да еще так поздно? Насколько я знаю, на время следствия его отстранили от должности, или нет? – внимательно рассматривая портьеру, спросил Расстегаева присяжный поверенный.

– Да, да. Конечно. Могу только предположить, что у него остался запасной ключ от кабинета. Кто мог знать, что он им воспользуется! Несмотря на этот досадный инцидент с казенными деньгами, человеком он был очень ответственным и, видимо, решил исправить ошибки, допущенные при заполнении почтовой документации. Вот и пришел в бывший свой кабинет, когда никого кроме сторожа в здании уже не было. Боялся приезда комиссии.

– Что за комиссия? Откуда?

– Из Владикавказского почтово-телеграфного округа, куда, как известно, входит и наше почтовое ведомство, – заложив руки за спину, пояснял почтмейстер.

– А что говорит сторож? – Ардашев повернулся и вопросительно посмотрел на Поляничко.

– Никакого выстрела он не слышал. Все было тихо, только гром гремел. Посторонних, говорит, в здании не было, кроме уборщицы – семидесятилетней старухи.

– Да, много непонятного, – задумчиво проронил присяжный поверенный.

– Что ж тут непонятного? Все ясно как божий день! – громко заявил следователь, обратив на себя внимание сразу всех присутствующих.

– Разрешите полюбопытствовать, Александр Никанорович, а что, с позволения сказать, вам ясно? – слегка сощурив левый глаз, вкрадчивым голосом хитро спросил Поляничко.