Александр Лавров (Красницкий) - Под волнами Иматры

Кобылкин медленно взял исписанные листки и стал внимательно прочитывать их. В это время возвратился Козловский. Мефодий Кириллович сейчас же уступил ему место и отошел к окну, держа в руках письмо Воробьева. Козловский тем временем предлагал Марье Егоровне вопросы. Отвечая на них, молодая девушка вновь рассказала обо всем, что произошло в вагоне и что предшествовало внезапной смерти ее отца.

Мефодий Кириллович, стоявший у окна, между тем, пристально поглядев на Марью Егоровну, свернул рукопись и сунул ее себе в карман. Та, увлеченная своим рассказом, не заметила этого движения; Кобылкин же, как ни в чем не бывало, подошел к ним и сказал:

– А мне помнится, вы говорили о каком-то свисте или шипении, испугавшем тогда вашего батюшку.

– Да, я говорила это! – подтвердила свои слова Марья Егоровна.

– Уж не было ли там у вас в купе змеи? Ведь в наше время все может быть! Впрочем, это я так, к слову только… До свидания, Порфирий Михайлович, до свидания, моя добрая барышня! С вами-то мы еще увидимся…

Он сделал общий поклон и поспешно вышел через внутреннюю дверь. Марья Егоровна и теперь не вспомнила, что письмо отца осталось у него в руках.

– Скажите, пожалуйста, – спросила она у следователя, – этот господин сейчас сказал мне, будто отец мой убит, правда ли это?

Козловский махнул рукой.

– Господин Кобылкин – большой фантазер! – произнес он. – Но что же делать? Во многих случаях это незаменимый человек. Итак, вы не думаете, что смерть вашего отца была последствием каких-либо внешних причин?

– Нет, думать этого не могу! – твердо сказала Марья Егоровна.

– Тогда придется нам покончить с этим делом… Прекратить его…

– Я бы этого очень желала… Теперь я могу уйти?

– Не смею задерживать вас… Если не ошибаюсь, вы прибыли с господином Кудринским?

– Да, Алексей Николаевич – мой жених.

– Вот как! Желаю от души вам всякого счастья. Но что с вами?

Марья Егоровна растерянно оглядывалась по сторонам; она вспомнила теперь, что не получила от Кобылкина обратно письма своего отца.

Негодующим тоном Марья Егоровна заявила о своей пропаже следователю и очень удивилась, когда он равнодушно и даже несколько насмешливо отнесся к ее словам.

– Тут, несомненно, недоразумение! – объяснил он. – Поезжайте сейчас к Кобылкину, и все разъяснится… Я пока только это и могу посоветовать вам.

Уже из его тона Воробьева поняла, что ей ничего другого не остается, как последовать совету Козловского. Раздраженная и взволнованная, она покинула кабинет. Кудринский кинулся к ней, лишь только она вышла в коридор, и на его лице ясно была написана тревога.

– Ну что? Как? – спрашивал он, и его голос заметно дрожал.

– Я дала показания обо всем так, как ты желал… Доволен? Но представь себе, что случилось!

Они в это время уже спускались по лестнице, ведущей в подъезд и оттуда на улицу. Алексей Николаевич все время оглядывался по сторонам, как будто боялся, что за ними наблюдают.

– Что, что еще? – с тревогою, которую даже скрыть не мог, спрашивал он.

Марья Егоровна в нескольких словах рассказала, что произошло в кабинете, как очутилось письмо ее покойного отца в руках Кобылкина, и как тот унес его.

Она испугалась, когда взглянула на Кудринского во время этого рассказа. Лицо его то вдруг белело, то становилось багрово-красным. Он весь дрожал.

– Милый, милый, что с тобою?! – вскрикнула она.

– Ничего, молчи… Ни звука…

– Постой, мы сейчас поедем и вырвем у этого негодяя мое письмо…

– Поедем… поедем… скорее… Только нет… Погоди, я сейчас пошлю записку Зальцам.

– Зачем? Мы можем заехать к ним сами.

– Нет! Нельзя… Садись! – повелительно сказал он, указывая Марье Егоровне на поданный им экипаж.

Он что-то сказал кучеру, и они помчались. Алексей Николаевич то и дело взглядывал на часы. На одном из углов Литейного он остановил экипаж и вышел.

– Подожди меня здесь! – сказал он и вошел в находившуюся недалеко от угла фруктовую лавку с винным погребом.

Ждать Марье Егоровне пришлось довольно долго.

Наконец, Алексей Николаевич вышел; он, очевидно, уже успокоился, хотя лицо его было бледно, на губах появилась улыбка.

– Скажи, Маша, – заговорил он, – ты меня любишь?

– К чему опять этот вопрос? Помнишь, ты сам приказал мне не спрашивать тебя?

– Да, да, но теперь мне нужно знать… Ты, если любишь меня, стало быть, и веришь мне?

– Верю!

– Так докажи мне это…

– Говори, приказывай!

– Слушай тогда… Ты должна исполнить все, что я ни попрошу тебя, исполнить без рассуждений, без расспросов…

– Хорошо, я поступлю, как ты желаешь.

– Тогда вот что. Мы сейчас встретим Амалию Зальц. Я тебя оставлю, и ты вместе с нею отправишься на Варшавский вокзал.

– Зачем?

– Чтобы немедленно уехать… Вы сядете в первый отходящий поезд и отправитесь за границу.

Марья Егоровна с удивлением смотрела на жениха.

– Послушай, милый, но ведь это – бегство! – наконец сказала она.

– Да, если хочешь, бегство!

– Зачем оно?

– Чтобы спасти наше счастье!

Марья Егоровна на мгновение задумалась.

– Что же, ты согласна? – торопливо спросил Кудринский.

– Если бы ты, Алеша, хоть коротко разъяснил мне, что все это значит?

Алексей Николаевич сделал жест, выражавший и досаду, и нетерпение.

– Ничего, совсем ничего не могу я тебе пока сказать… Ты же обещала верить мне… Помни одно только, что все, что ты сделаешь, ты сделаешь для спасения нашего счастья.

– Кто же грозит ему?

– Люди, злые люди, готовые на все.

– Уже, не Кобылкин ли? – спросила она.

– Ах, может быть, и он! Так ты едешь?

– Хорошо, но заграничный паспорт?

– Зальцы все давно приготовили… Да, вот Амалия… видишь? Так ты с нею… за границей мы встретимся и… будем счастливы!

Кучер будто заранее предупрежден был, что ему делать. Едва только показалась Амалия Карловна, он остановил лошадь.

– Прощай, помни, что я сказал! – крикнул Кудринский и соскочил с экипажа так быстро, что Марья Егоровна даже не успела протянуть ему руку.

В то же самое мгновение около нее очутилась Амалия Карловна, и экипаж опять понесся по улицам. Зальц также была бледна и растревожена.

– Вот, милочка-душечка, – попробовала она взять свой прежний тон, хотя это и не удалось ей, – нам совсем неожиданно приходится совершить небольшую поездочку по Европе.

– Амалия Карловна, – взмолилась молодая девушка, – хоть вы скажите мне, что случилось.

– Это вы про нашу неожиданную поездку? Видите, много злых людей на свете.

– Это уже говорил мне Алексей… Но пусть они будут, эти злые люди, какое же нам дело до их злости?

– Большое дело, прелесть моя дорогая, огромное дело!… Видите ли, злые люди, желающие, во что бы то ни стало оправдать самих себя и свои ни на чем не основанные умствования, нашли нужным доказывать, что ваш батюшка вовсе не умер скоропостижно, а погиб жертвой чьего-то злодейства. Уж кто-кто, а вы-то знаете, что этого не было. Ведь вы убеждены в этом?