Дарья Плещеева - Число Приапа

– А фамилия у подарочка есть?

– Есть. Лиепа. Хотел бы я знать, сколько человек в Латвии носит фамилию Лиепа…

Предложение поесть пирожков следователь принял охотно, и идея отъехать от коровника ему тоже понравилась.

– Хоть поговорим спокойно. А то – в любую минуту могут вылезть из кустов эти граждане с лопатой.

– Может, попробовать с ними договориться? – осторожно предложил Хинценберг.

– Сперва сделаем все, что можно, сами.

Отъехав метров на сто, Полищук затормозил.

– Вы, господин Хинценберг, пейзаж искали. Ну, вроде вот пейзаж без развалин, лесная опушка. Можно проехать вон туда…

– Там же малина! – обрадовалась Тоня, разглядевшая кустарник сквозь самые сильные очки.

Когда машина остановилась, она отдала мужчинам термос, сделала бумажный фунтик и побежала лакомиться. Есть прямо с куста ей казалось неинтересным – она хотела набрать хотя бы полстакана, сесть и блаженствовать со всеми удобствами.

Передвигаясь от одной соблазнительной ветке к другой, она оказалась на краю малинника, за которым был луг, языком вдававшийся в заросли. Там она сквозь листву увидела нечто странное, повернулась и помахала рукой Хинценбергу, а потом прижала к губам палец.

Первым рядом с ней оказался Полищук.

– Кто это? – спросил он, глядя на компанию, не менее странную, чем та, которая рыла ямы вокруг коровника.

Но Тоня не ответила, а дождалась Хинценберга.

– Это они? – спросил Хинценберг.

– Они. Видите – оба загорелые, один лысый, другой седой. Я их запомнила. Что они тут делают?

– Они смотрят на коровник, – предположил Полищук. – Сколько же этих картин с каменным дураком?!

– Тише, – одернул его Хинценберг.

Двое стариков стояли и молчали. У них за спиной был и третий, на вид – местный житель, в резиновых сапогах, в куртейке – чуть ли не брезентовой, в древней кепке. Он, отвернувшись, курил.

– Вы что-нибудь понимаете? – шепотом спросил Полищук.

– Кажется, понимаю. Идем.

– А эти?

– Они тут еще долго простоят.

– Что они высматривают?

– Они уже ничего не высматривают. Идем.

Хинценберг был мрачен – впервые Тоня видела его таким.

Он первый подошел к машине и забрался в салон.

– Что это с ним? – спросил Полищук.

– Не знаю. Что-то ему не понравилось.

– Я подойду к ним…

– Не надо!

– Вы опять что-то знаете и молчите? – спросил следователь. – И надеетесь, что ваш босс опять выведет вас из-под огня?

– Я ничего не знаю, только то, что эти два дедушки ездят вокруг Кулдиги и покупают старое серебро.

– Может, это серебро имеет отношение к кладу?

– Может, и имеет…

– Скажите ему – если он караулит клад, чтобы купить по дешевке золото с побрякушками, то у него ничего не выйдет, – предупредил Полищук.

– Это глупость.

– Вы же сами говорили, что он настоящий бизнесмен… Вот на что они там смотрят?

– Тише…

Седоволосый старик похлопал по плечу лысого, оба развернулись и пошли прочь, а дедок в кепке (теперь Тоня увидела темное лицо и седую бороду) поплелся следом.

– Стойте, – приказал ей Полищук и неожиданно бесшумно поспешил за молчаливыми стариками.

Тоня осталась одна.

Стоять в малиннике ей не хотелось, она пошла к машине и предложила Хинценбергу малины из фунтика.

– Деточка, – сказал он, – ты знаешь, что на свете самое отвратительное?

– Нет, господин Хинценберг.

– Знать правду, которая никому не нужна.

– Наверное, да.

– Точно тебе говорю. Я познакомился с мальчиком, ему было лет тридцать, наверное. Он книжку написал и издал за свой счет. Он так этим гордился! Он думал – люди прочитают, узнают правду о той войне, спасибо скажут! А они – знаешь, что сказали? «Не надо раскачивать лодку». Жизнь как-то наладилась, образовалось равновесие, и люди не хотят ворошить прошлое. Ведь если узнаешь правду – нужно что-то делать, а пока не знаешь – можно ничего не делать… И вот я знаю правду, а правда никому не нужна… И забыть не могу…

– А вам самому она нужна? – спросила Тоня.

– Она мешает мне жить, деточка, – признался антиквар. – Помнишь басню Крылова про лебедя, рака и щуку. Как она кончается?

– А воз и ныне там.

– Этот воз – я. Я сам себя тащу одновременно в разные стороны и остаюсь на месте.

К машине подошел, продравшись сквозь кусты, Полищук.

– Их там ждала тачка, – он махнул рукой. – «Жигуль», который старше меня лет на десять. Ничего не хотите мне сказать, господин Хинценберг?

– Нет, господин Полищук.

– Вы, наверное, уже хотите домой.

– Нет, – подумав, сказал антиквар. – Мне кажется, что стоит еще ненадолго остаться.

Курляндия, 1658 год

Господин фон Альшванг спал, а Кнаге, сидя за столом и машинально отхлебывая из стакана с рейнским, выстраивал в голове план действий.

Баронов племянник не знал главного – что хитрый дядюшка сам указал на картине исходную точку для поисков клада. Собственным перстом! Вот тут, сказал фон Нейланд, ставь «приапа», вот тут! А Кнаге свел все, что знал, воедино, и теперь следовало мчаться в Либаву, добывать письмо. Что говорить Штадену – он понятия не имел. Но и эта задачка имеет решение – можно изготовить такой же конверт, примчаться и сказать, что барон велел заменить одно письмо на другое. В доказательство сообщить о содержании первого письма – там записка для хозяина канатной мастерской и вторая записка для девицы Марии-Сусанны, к которой Ганс Штаден, возможно, имеет какое-то отношение.

Но как же быть с фон Альшвангом?

Баронов племянник проспится после рейнского, помчится в Хазенпот, узнает, что Лейнерт мертв, и поймет, что бродячий мазила обвел его вокруг пальца и присвоил дядюшкино письмо. Значит, нужно торопиться. Ведь фон Альшванг догадается, что, пока он ездил в Хазенпот искать покойника, Кнаге отправился в усадьбу фон Нейланда откапывать клад. Значит, как он поступит? Двояко он поступит. Или сразу помчится следом, чтобы не дать мазиле сделать это, или, если вдруг поумнеет, позволит обманщику найти клад и уж тогда нападет на него, отнимет сокровища, а труп скинет в речку или утопит в болоте, благо и речка, и болото поблизости есть.

Вот и получалось, что вранье, совершенно невинное, может обернуться большой бедой. Конечно, в том случае, если мазила пожелает сам откопать клад. Можно, конечно, удрать куда глаза глядят и перевести дух в ста милях от Фрауенбурга, можно, конечно… и остаться без богатой невесты?

Как ни рассуди – все плохо.

А закопал барон, надо полагать, немало. Если там – приданое любимой, хоть и незаконной дочери…

Мысль о Марии-Сусанне Кнаге сразу погнал из головы прочь. Гордячка не пропадет, выйдет замуж, как-то у нее все образуется. Она молода и хороша собой, а дураков в Курляндии много. Женщина всегда найдет мужчину, согласного о ней заботиться, потому что она согласна рожать ему законных детей. А мужчина… мужчина должен побеспокоиться о своем кошельке сам. Раз в жизни выпадает такая удача – и что же, упускать ее?