Дарья Плещеева - Число Приапа

В больнице он без церемоний внес бабушку в приемный покой, усадил в пустое кресло-каталку, пригрозил врачам прессой и письмом в министерство, убедился, что ее увезли в какие-то загадочные для здорового человека комнаты, и тогда отправился восвояси.

Он сел за руль, имея в голове одну мысль: куча времени потрачена, вперед к Тоне!

Тоня, предупрежденная звонком, что явится мужчина, которого она считала женихом, ждала его и немного сердилась. Странная история о бабушке ее озадачила. На всякий случай она затеяла с Сашей маленькую ссору, потом они мирились, потом поехали к Саше на съемную квартиру, решив, что японские лакомства можно и на дом заказать. Там Тоня наскоро рассказала Саше про антикварные подарки, он записал, и больше о делах они в тот вечер не говорили. Ночевать Тоня пошла домой, благо жила в трех кварталах от Саши. Он проводил подругу, вернулся, доел роллы и крепко задумался. По всему выходило, что нужно на Тоне жениться. В двадцать восемь лет это уже можно себе позволить. Два года близких отношений означают, что как-то Саша с Тоней друг к другу притерлись, и чего еще требовать от судьбы, какой неземной красоты и миллиардерского приданого? Тоня спокойная, образованная девушка со стройными ногами и приятным лицом, любительница хорошего кино и серьезных книг, одевается со вкусом, теоретически должна стать хорошей матерью – чего еще?!

После сожительства с красавицей, которая преспокойно бросила его, когда начались неприятности, Саша резко поумнел…

Утром Саша явился к Петракею с докладом: Тоня берется подыскать не очень попорченную икону конца семнадцатого или начала восемнадцатого века, а если не икону – то приличный пейзаж; подарок будет за разумные деньги, с документами, с разрешением на вывоз, а главное – уникальный.

– Картина? – Петракей задумался. – Мишук в них ни хрена не смыслит.

– И не обязательно, – сказал Саша. – У него будет вся инфа – какой век, кто художник, сколько стоит на акуционе «Сотсби». Деньги-то он запомнит?

– Деньги – запомнит. Но погоди! Какой «Сотсби»? У меня столько нет!

– Андрей Петрович, если бы эту картину или икону повезти в «Сотсби», она бы стоила очень много. Но сперва нужно вложить кучу денег в то, чтобы организовать ее участие в аукционе. «Вольдемар» не хочет тратить деньги на работы, которые рискуют не уйти за хорошую английскую цену, и продает их тут за скромную рижскую. Я могу привезти каталоги, где есть полотна и иконы примерно такого уровня – вы все поймете…

– Уже понял, – не желая копаться в каталогах, выпалил Петракей. – А рама-то какая?

– Если выберем хорошую работу – то уж раму ей «Вольдемар» сделает классную! Позолоченную! С натуральной резьбой! – радостно воскликнул Саша. Рама – это как раз то, что Петракею понятно. – А иконе рама не нужна. Там как раз важно, чтобы клиент видел изнанку.

– Нет, давай то, что в раме. Без рамы – западло. И с иконой – дело темное. Сейчас, правда, все в церковь ходят, только Мишук… он, кажется, буддист… или баптист?..

Сам Петракей после бурных девяностых пытался подобрать себе подходящую веру и даже подумывал об исламе (ничего, кроме позволения иметь четырех жен, он в этой религии не уразумел), потом связался с местными язычниками, вместе с ними ходил жечь по ночам костры, но тут случился облом: язычники все были латышами и полагали, что русских обращений их древние боги слышать не пожелают, ну а Петракей знал по-латышски слов полтораста. Удостоверение о степени владения государственным языком и о сдаче соответствующего экзамена было куплено за небольшую цену по знакомству. Саша сомневался, что в кругу приятелей и деловых партнеров Петракея есть хоть одно удостоверение, полученное законным образом.

В результате Петракей отказался от экспериментов и стал обычным православным захожанином – регулярно заходил в церковь ставить свечки. На супругу он возложил обязанность кулинарного обеспечения православных праздников и на том успокоился.

– Хорошо. Я подберу три-четыре варианта, сфоткаю и покажу.

– Действуй.

Выйдя из кабинета, Саша посмотрел на себя в зеркало и сам себе удовлетворенно покивал: хорош, строен, костюмчик сидит, как на манекенщике Армани, идеальный офисный труженик – главное, никаких своих бизнесов больше не заводить под страхом смертной казни! При Петракее вряд ли удастся выдвинуться, для Петракея он навеки останется референтом, даже если выиграет миллиард в лотерею. Пора собраться с силами, сказать себе, что дурное время после краха кончилось, надо думать о настоящей карьере.

Позвонила Петракеева супруга, которая увязла в кроссворде. Ей требовался остров в Средиземном море из четырех букв. Потом позвали на тест-драйв новенькой «тойоты-секвойи». Саша сидел в дорогущей машине и воображал, что она – его собственная. Нужно было настраиваться на другой уровень доходов и присматривать нового хозяина. Мысль о женитьбе оформилась окончательно и порождала кучу других мыслей, связанных с материальным благополучием. И это было правильно.

Рассказав Петракею всю правду о результатах тест-драйва, Саша получил задание – узнать цены на земельные участки в Бабите за два последних года. Петракею что-то предложили, он сомневался, и Саша весь остаток дня работал над сводкой. Наконец он сдал свой труд, получил конверт с деньгами, которые Петракей выдавал помимо обычной, проходящей по бумагам, минимальной заплаты, и был отпущен.

Он решил съездить к матери и рассказать о своих замыслах. Не то чтобы материнское слово имело какой-то особенный вес, но ей будет приятно первой услышать такую новость. А мать с отчимом живут на Югле – значит, нужно брать машину со стоянки.

Раз уж в планах был такой визит, Саша собрался наконец-то купить матери давно обещанную микроволновку взамен сломавшейся. Тем более что деньги как раз были.

Он решил везти подарок не в багажнике, а сзади, на полу, потому что багажник был забит всякой дрянью, а коробка – большая. Отворив заднюю дверцу, он невольно ругнулся.

Вытаскивая обморочную бабушку, он прихватил ее сумку прихватил, а картину-то забыл. Картина была не очень велика, полметра на семьдесят сантиметров или около того, и она так поместилась в машине, что сразу не заметить.

Саша ощутил угрызения совести. Про бабушек, которые, не в силах прожить на пенсию, тащат в антиквариаты все, что представляется им произведением искусства, он знал от Тони. Может быть, картина была последней надеждой старушки. Может, это фамильное сокровище, которое хранилось до последнего, пока всерьез не прижало? Может, портрет покойного мужа?

Сашина совесть до того доскулилась, что референт, умостив в машину микроволновку, поехал в больницу.