Йен Пирс - Комитет Тициана

Что правда, то правда. Аргайл представил своего патрона, который в Лондоне, вероятно, с еще большим нетерпением ждал от него результатов, и следующие полчаса провел в мечтательной задумчивости. А потом, чтобы скоротать время, пока экспресс мчался по скучнейшей Венецианской равнине, а потом по такой же безрадостной равнине Ломбардии, взялся за книжку. Он захватил с собой отменный детектив, но Флавия конфисковала томик, а взамен предложила работу Мастерсон по истории искусства Возрождения.

— Читай это. Полезно для души.

— Обязательно? — жалобно спросил он.

— Да. Мне потребуются недели, чтобы продраться сквозь ее английский. Пролистай и скажи, что ты о ней думаешь. У тебя не займет много времени.

Аргайл подозрительно покосился на исследование, которое показалось ему невероятно объемистым. И с раздражением заметил, что Флавия убивала время гораздо интереснее — развернула предусмотрительно купленный журнал. Он взглянул на иллюстрации: в любом искусствоведческом труде картинки ему нравились больше. И наклонился подобрать выпавший из середины корешок билета.

— Перед смертью Мастерсон успела попутешествовать.

— М-м-м? — отозвалась Флавия без всякого интереса. Она успела основательно погрузиться в свой гороскоп, который в следующем месяце сулил ей страшные финансовые трудности и волнующую романтическую связь с одной двенадцатой населения планеты.

— Она приехала в Венецию на поезде из Санкт-Галлена. А где это такое, Санкт-Галлен?

— Я думаю, в Швейцарии. Какой твой знак зодиака?

— Лев, — ответил Аргайл. — Зачем ей понадобилось в Санкт-Галлен.

— Лев? Ты уверен? Значит, подразумевается, что ты напорист и агрессивен. Санкт-Галлен на берегу Боденского озера. Приятное местечко. Может, хотела денек отдохнуть, встряхнуться. Вроде Миллера с его купанием.

— Что значит «подразумевается»? — раздраженно спросил Аргайл, но Флавия не ответила, зато сообщила, что в этом месяце звезды ему благоприятствуют.

На главном вокзале Милана она подозвала такси таким могучим свистом, что разом вспомнилась эра паровозов. И они поехали по шумным, загруженным улицам в квартиру Бенедетти. Аргайл долго испытывал странное, неприятное ощущение, пока не понял, что за несколько дней в Венеции успел отвыкнуть видеть, слышать, обонять и вообще как-либо сталкиваться с машинами. Значит, и в каналах есть много своих преимуществ.

Синьор Бенедетти оказался рыхлым пожилым человеком; когда они вошли, он, по стариковской манере, спал после обеда. Служанка привела его в чувство, крепко встряхнув. Синьор Бенедетти зевнул, проморгался, протер глаза, и женщина, воспользовавшись его просветлением, объяснила, кто эти визитеры, и при этом напомнила, что им было назначено. Потом она помогла старику встать из древнего кожаного кресла, и хозяин, прихрамывая, направился навстречу гостям, бормоча извинения за то, что не подготовился лучше к их появлению.

— Все в порядке, — заверила его Флавия. — С вашей стороны очень любезно, что вы так быстро согласились нас принять.

— Боже мой! Моя милая, юная дама! Я восхищен! Старикам, вроде меня, редко удается приглашать в свой дом таких молодых людей, как вы. Особенно красивых молодых женщин.

«А как насчет симпатичных молодых мужчин? — съязвил про себя Аргайл. — Ну да ладно. Хотя бы комплименты говорит пристойно — не слюнявит рук и без прочих глупостей».

Все сели: Флавия и Аргайл на тонконогий и довольно хлипкий диван — образец современной мебели, — а хозяин в свое куда более основательное кожаное кресло. Гости смотрели, как служанка, которая, как оказалось, совмещала роль сиделки, укутывала Бенедетти теплым шерстяным одеялом. Судя по всему, старику уже перевалило за восемьдесят. Он не слишком хорошо сохранился, но явно заботился о себе. Однако морщинистое, херувимское личико с годами настолько усохло, что стало казаться непомерно огромным лицом младенца. Удобно устроившись, он посмотрел на гостей, ожидая, с чего те начнут.

Флавия объяснила, как была убита Мастерсон в то самое время, когда проявляла интерес к его картине. Старик молча кивал и терпеливо слушал.

— Чрезвычайно прискорбное обстоятельство, — заметил он. — Мастерсон была очаровательной женщиной.

— Значит, вы с ней встречались?

О да, подтвердил он. На прошлой неделе она нанесла ему краткий визит. Его друг Жорж Бралль написал рекомендательное письмо, и он обрадовался, когда она приехала. Да, эта дама весьма заинтересовалась его картинами.

— Я очень горжусь своей маленькой коллекцией, хотя она и не произвела на известный вам комитет особого впечатления. Что ж, тем хуже для них.

— Вы хорошо знаете Бралля?

— Не очень. Когда пару лет назад я решил продать парочку рисунков, Жорж посоветовал официально обратиться в его комитет. Это было, конечно, еще до того, как они там все передрались, а он в знак протеста ушел.

— Они передрались?

— Вроде того. А может быть, и нет. Жорж всегда хорохорился, когда речь заходила о комитете. Считал его чем-то вроде своей собственности. Я уверен: в том, что случилось, большая его вина. Очаровательный человек, но уж очень непростой.

— И вы обратились за советом в комитет?

— Да. А затем ко мне пожаловал Робертс.

— Он сказал вам, что, по его мнению, ваше полотно не принадлежит кисти Тициана?

— Вовсе нет. Дал понять, что это был только предварительный осмотр, и предупредил, что потребуется дальнейшее изучение полотна другими членами комитета. Но по его манере я понял, что он посчитал картину подлинником. И особенно укрепился в этом мнении после того, как посмотрел документальные свидетельства, которые прислал мне Бралль.

Вот это новость! Никто раньше не упоминал ни о каких документальных свидетельствах. Совсем напротив, утверждалось, что таковых нет.

— О чем это вы?

— Жорж, когда вспоминал — а мы не виделись с ним лет десять, — присылал мне кое-какие факты, которые всплывали в ходе его исследований. Ничего особенного: крохи оттуда, крохи отсюда. Он никогда специально не изучал полотно, но если натыкался на что-нибудь интересное, всегда отправлял мне. На мой взгляд, все вместе весьма впечатляет. Вон там, на столе. — Он показал рукой.

Флавия взяла папку, которую старик нарочно выложил к приходу гостей. Значит, все-таки ясно сознавал, зачем они к нему явились. Она просмотрела содержимое: рекомендательное письмо Бралля, договор на покупку картины от сороковых годов, счета за реставрацию и изготовление рамы. И больше ничего. Она показала папку старику.

— Ах, дурная моя голова! — воскликнул тот. — Я же все передал профессору Робертсу, чтобы тот показал своему коллеге.

— И что-то получилось не так?

— Не знаю. Робертс сказал, что этим будет заниматься другой человек. Тот, кто напишет окончательное заключение. Но оно будет включать и его выводы. Видимо, его коллега нашел доказательства недостаточно убедительными. Должен сказать, я был в недоумении, как и Жорж, когда я сообщил ему о результатах исследования.