Йен Пирс - Бюст Бернини

— А что случилось дальше?

— Не знаю.

Морелли выдержал многозначительную паузу — тоже один из стандартных приемов, не слишком, впрочем, эффективный. Просто иногда это помогало собраться с мыслями.

— Расскажите мне, что произошло после того, как тело было обнаружено, — произнес он, полагая, что начать лучше всего именно с этого.

И Тейнет, изредка перебиваемый Стритером, принялся отчитываться. На вечеринку приехал Морзби, некоторое время пробыл в зале с гостями, затем к нему подошел Гектор ди Соуза и сказал, что им надо срочно переговорить.

Тут снова встрял Стритер: заметил, что ди Соуза был сильно возбужден и настаивал на приватном разговоре.

— А что именно он сказал?

— О, вы ставите меня в затруднительное положение. Ну, короче, он подошел к мистеру Морзби и произнес примерно следующее: «Я так понял, вы получили моего Бернини». Тогда мистер Морзби кивнул и промолвил: «Наконец-то». Ди Соуза спросил, точно ли он в этом уверен. Мистер Морзби ответил, что он — то есть ди Соуза — должен ему многое объяснить.

— Что именно?

Стритер пожал плечами:

— Не знаю. Просто пересказываю вам то, что слышал.

— Время?

— Точно не скажу. Кажется, вскоре после девяти.

Морелли обернулся к Тейнету:

— А вы представляете, о чем там могла идти речь?

Тот покачал головой:

— Понятия не имею. Чуть раньше я сам перемолвился словом с ди Соузой. Он сокрушался по поводу бюста, но вот почему именно, так и не объяснил. Просто настаивал, что ему нужно срочно переговорить об этом с Морзби, причем в приватной обстановке. Возможно, у них возник спор из-за цены.

— Немного странно, не кажется ли вам, затевать спор о цене, когда вещь уже продана?

Тейнет снова пожал плечами, словно намекая, что этих торгашей от искусства ему понять сложно.

— Скажите, а у вас в директорском кабинете, случайно, нет микрофона? — спросил Морелли.

Стритер изобразил недоумение, затем — крайнюю степень возмущения.

— Нет! — коротко отрезал он. — Я однажды предлагал обеспечить более пристальный мониторинг за кабинетом директора, но мистер Тейнет заявил, что по судам меня затаскает.

— Чудовищная, антиконституционная, противозаконная по сути своей идея! — воскликнул мистер Тейнет. — Как только может человек столь пренебрежительно относиться к базовым гуманистическим…

— Да заткнитесь же наконец вы оба! — прикрикнул на них Морелли. — Мне это неинтересно. Неужели так трудно сосредоточиться на том факте, что Артур Морзби убит?

Сосредоточиться им, по всей видимости, не удалось. Тогда Морелли заявил, что снимет с них показания позже, вызвал своего помощника и велел ему выпроводить Стритера и Тейнета. Затем он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы немного успокоиться, пригладил волосы и прикинул план дальнейших действий. Надо поговорить с прессой, составить список гостей, собрать с них свидетельские показания, убрать тело и, наконец, самое главное, найти да Соузу. Работы невпроворот. А он почему-то никак не мог приняться за дело. Уселся в кресло и начал просматривать видеозапись вечеринки в надежде отыскать хоть какую-то зацепку.

Но и это не помогло, и позже, когда профессиональные аналитики просматривали пленку, они также не нашли в ней ничего такого, что пролило бы свет на убийство. Правда, кое-какие выводы все же были сделаны: у Тейнета явно роман с секретаршей; не менее двадцати семи процентов гостей унесли в карманах минимум по одному мелкому музейному экспонату; Джек Морзби слишком много пил; адвокат Дэвид Барклай и торговец Гектор ди Соуза слишком часто поглядывали на себя в зеркала. Джонатан Аргайл большую часть вечера выглядел растерянным и чувствовал себя явно не в своей тарелке. От их внимания также не укрылось, что миссис Морзби прибыла вместе с Дэвидом Барклаем и ни разу за все время, что находилась в зале, не заговорила с мужем. И наконец, к своему разочарованию, они обнаружили, что бутерброды с паштетом пользовались большим успехом, хотя ни один гость не был замечен в нецелевом использовании этого угощения.

Они также смотрели, как Морзби говорил с ди Соузой и как оба вышли из зала ровно в 9.07 вечера; видели, как позже Барклая подозвали к телефону, он поговорил и вышел из музея в 9.58. Тело было обнаружено через несколько секунд, и Барклай вернулся к телефону в 10.06, чтобы вызвать полицию. После этого гости томились в ожидании, все, за исключением Лангтона, которого засекли у телефона ровно в 10.11, а затем — еще раз, в 10.16. Но и этому нашлось вполне простое и убедительное объяснение: Лангтон заявил, что звонил Джеку Морзби и Анне Морзби, чтобы уведомить их о несчастье. Похоже, он был единственным человеком, вспомнившим, что сделать это необходимо. Все остальные просто ударились в панику.

Аналитики составили также список гостей, беседовавших на различных стадиях вечеринки с мистером Морзби. Их, к удивлению Морелли, оказалось не так уж много. Нет, почти все здоровались с Морзби, но он отвечал так сухо и сдержанно, что просто исключало продолжение диалога. Праздник был устроен в его честь, но создавалось впечатление, что Артур Морзби находился далеко не в праздничном настроении.

Иными словами, многочасовая работа экспертов, психологов, аналитиков и технических специалистов не принесла сколько-нибудь полезной информации. Впрочем, Морелли уже и без того понял, что все это лишь напрасный труд.

Всю ночь Джонатан Аргайл проворочался в постели без сна, преследуемый тревожными мыслями и навязчивыми идеями. Он продал Тициана; ему не заплатили за эту картину; ему придется вернуться в Лондон; перспективный покупатель убит, поэтому ему теперь уж точно никто не заплатит; он потеряет работу; его едва не переехал грузовик; чизбургер возымел самое отрицательное воздействие на желудок; Гектор ди Соуза — наиболее вероятный кандидат на главного подозреваемого; ясно, что испанец вывез бюст Бернини из Италии контрабандным путем.

И главное: не с кем поговорить обо всем этом. Даже краткая беседа с ди Соузой помогла бы многое прояснить, успокоиться и, возможно, даже заснуть, но сей инфернальный господин находился неведомо где. Ну уж во всяком случае, в номере его не было; там так и кишели полицейские, сам же Гектор, очевидно, все же ненадолго вернулся в отель, вскоре ему кто-то позвонил, и он снова ушел. Ключ он оставил у администратора. Может, появится к завтраку, если только его прежде не схватит полиция.

Аргайл перевернулся в кровати в тридцатый раз и взглянул на часы. Заснуть никак не удавалось. Сна ни в одном глазу.

Четыре утра. Это означало, что он пролежал в кровати три с половиной часа с открытыми глазами и мучившими его мыслями.

Аргайл включил свет и наконец принял решение, которое следовало бы принять сразу по возвращении в отель. Ему надо — просто необходимо — с кем-то поговорить. Он потянулся к телефону.