Николай Свечин - Варшавские тайны

— Алиби?

— Да. Строба в это время находился в Цехоцинском водолечебном заведении. Лечил ворэчек жувчевы… как это по-русски?

— Желчный пузырь, — подсказал Нарбутт.

— Да. И вообще… Убить полицейского офицера… Это не в традициях варшавских уголовных. Преступление из ряду вон. Оно никому не на пользу, и Велки Эугениушу в первую очередь. Мы такие облавы делали, что пух летел! Двадцать человек, что числились в розыске, изловили! Нет, здесь работали не наши.

Лыков подумал-подумал и возразил:

— Концы с концами не сходятся. Если пристава зарезал Гришка и за этим последовали такие жестокие облавы… Столько неудобств варшавским фартовым. Почему они не выдали гайменника полиции?

Витольд Зенонович сказал, рассуждая вслух:

— Ну, если Новец прав и Худой Рот находится под покровительством Эугениуша, то это он запретил.

— Допустим. Но второе убийство… Как вы полагаете, господа, мог Гришка убить штабс-капитана Сергеева и кинуть труп на свалке, не обобрав его? Так и оставить, с золотыми часами, серебряным портсигаром…

— Нет, конечно, — хором ответили сыщики.

— Так ведь их же спугнули! — радостно воскликнул воришка. — Этот околоточный надзиратель Семенюк… то диабла варто! [28] Ни к черту не годится! (польск.). Дважды за ночь он обходит всю свалку.

— Для чего? — удивился Нарбутт.

— Ищет, скурвы сын, с кого забрать пенендзэ… деньги. За готувку… как это?

— За наличные, — перевел Эрнест Феликсович.

— Да, за них! Отца родного продаст, а убийцу с кровью на руках отпустит. Дурной человек! Жадный. Но приезжие русские этого не знали. Увидали фараона, сбросили тело и уехали. Он бежал за ними до самой Доброй, но не догнал.

— Вот быдло! — выругался Нарбутт. — Мне он ничего не сказал об экипаже, за которым гонялся ночью. Божился, что все было тихо.

— Но как околоточный не услышал стонов штабс-капитана, которые разбудили всю свалку? — спросил Лыков у Эйсымонта.

— А! Мне повезло! — ухмыльнулся тот. — Еще бы чуть-чуть — и не видать мне часов с портсигаром. Все досталось бы Семенюку. Но когда раненого сбросили, он… как это? — потерял чувства.

— Лишился чувств? — уточнил Нарбутт.

— Я так и сказал! — обиделся вор. — Так вот. Семенюк его не заметил и убежал за пролеткой. А я присел рядом и стал ждать. Очень боялся, что околоточный вернется и… Наших-то я всех отогнал. Пришлось, правда, угощать их потом жубровкой, но все равно я остался в выгоде. Ой! Уже не остался… Так вот. Русский офицер успел сдо… умереть. Я его почистил и побежал к старухе Папроче-Дуже. И только потом явился околоточный. И опять, ощев, [29] Ощев — осел (польск.). прошел мимо! Повезло.

— Теперь ясно, почему они его не добили, — сказал Лыков. — Я все не мог понять: как так? Бросили тело и уехали. А если бы мы штабс-капитана нашли еще живого? Он бы успел назвать своих палачей!

— Правильно! — поддержал Алексея Гриневецкий. — И я недоумевал. Сергеев потерял сознание, и его приняли за умершего. Отвезли на свалку. А когда сбросили, он от удара пришел в себя и стал стонать.

— Давай вернемся к Гришке, — сказал Нарбутт. — Почему ты решил, что в пролетке был он? Ночь, темнота, подъехал экипаж… И тут же умчался от этого Семенюка. Фонарей они не зажигали. Так?

— Гришку я узнал сразу, потому как он курил. А еще голос. Грубый — ни с кем не спутаешь.

— Эйсымонт, ты мелкий вор и не ври мне, что близко знаком с «Иванами». Откуда ты знаешь русского громилу?

— Обижаете, шановны пан Нарбутт! — состроил рожу Новец. — Вы забыли, кто есть мой стрыйек!

— Стрыйек — дядя со стороны отца, — пояснил Алексею Гриневецкий. — А ведь и правда! Наш мелкий воришка Эйсы монт приходится братанэком — то есть племянником со стороны брата — самому Яну Новцу. Фигура! В молодые годы знаменитый был взломщик банков! Кличка у него — Ян Касъер. Потому как свой первый банк он ограбил, нанявшись туда кассиром! Ха-ха… Сейчас старик на покое, содержит несколько притонов и этим живет.

— Так! — обрадовался вор. — В одной из своих квартир стрыйек Ян имеет игорный дом. По вторникам и четвергам. Я там прислуживаю: подаю напитки, меняю свечи. Меньше двух рублей домой никогда не приношу! Спасибо стрыйеку — он помнит родню. На квартире я и познакомился с Гришкой. Но он жадный, дает только мелочь. А сам всегда при деньгах!

— Ну вот все и сошлось, — буднично сказал надворный советник. — Свидетель у нас есть. Надо брать Гришку! Сегодня как раз вторник. Может, и к убийству Емельянова ниточка протянется!

Ясно было, что сыщики получили серьезный козырь. Правда, у Лыкова осталось на душе какое-то неопределенное чувство. Легкость, с которой Нарбутт обнаружил все концы, восхищала. Знает человек свое дело! Но та же легкость и настораживала. Черт ведает, как это принято у поляков? Без нажима, при помощи пары угроз… Но думать над этим было некогда.

Началась лихорадочная подготовка к облаве. Новец нарисовал расположение комнат в притоне. Тут вдруг выяснилось, что попасть туда очень непросто. Дверь обшита полосой и заперта изнутри на засов. Рядом на табурете сидит вооруженный охранник. Чужого он в квартиру не пустит. Налет бесполезен: пока взломают дверь, посетители «мельницы» [30] «Мельница»- подпольный игорный дом (жарг.). через подвал успеют скрыться. Притон расположен на Бураковской улице и соединен через систему подвалов-овощехранилищ с Заокопной и Песковой. Куда именно выводит этот путь, Эйсымонт не знал.

— Оцепим всю местность вокруг, — предложил Лыков, но сыщики лишь покачали головами.

— Ночью не поймаем, — объяснил Гриневецкий. — Там с одной стороны католическое кладбище, а с другой — летние бараки 4-й пехотной дивизии. Сама дивизия ушла на маневры, а в лагере стройка. Дъябел ногу поломает! В темноте упустим.

— Надо, чтобы открыли изнутри, — вдруг сказал Витольд Зенонович, и все дружно посмотрели на Новца. Тот сразу побледнел как смерть.

— Не губите, панове! Меня ж за такое зарежут!

— А не хочешь в тюрьму, за неоказание помощи раненому офицеру? — пригрозил ему Алексей. — Плюсом кража у мертвого. Тьфу! Мародер!

Но Эйсымонт боялся мести уголовных больше тюрьмы. Он отказался помогать сыщикам наотрез.

Вдруг от двери раздался голос:

— Я могу пойти в притон вместо него.

Оказалось, не имеющий чина Иванов незаметно для всех вернулся и слушал разговор.

— Как ты это сделаешь, Егор Саввич? — возразил Лыков. — Кто тебя туда впустит?

— Новец напишет дяде записку. Мол, захворал и прислал вместо себя другого. Напишешь, Эйсымонт?

— Записку? Значит, во время облавы меня там не будет?

— Нет. Ты же заболел!

— А вы будете прислуживать заместо меня?

— Да.

— Дайте подумать, — важно произнес вор.