Дмитрий Дивеевский - Окоянов

Федор рассказал о слабом урожае этим летом и унылом настроении на селе. О сомнениях мужиков в том, что власти в следующем году поумерятся. Говорят, в прошлом году продотряды так мели, что в закромах одна пыль осталась. Сам Федор не видел, еще воевал, но свои обманывать не будут. А в этом году уж и сам при том присутствовал. Снова обчистили под корень.

– Что же, выходит, мы за Советскую власть жизни ложили, а она нас землицей приманула, да дыхнуть не дает? Не может такого быть. Вот увидишь, со следующего урожая соберут справедливую норму, и нам с тобой еще на пышки останется. Надо же крестьянину продых дать, – сказал Михей.

– Там видно будет. До следующего урожая почитай, еще год ждать. А в этом году только что продотряды уехали. Меня, безлошадного красноармейца, не тронули, а справные дворы крепко обложили. Не верят крестьянину. Все утаенные излишки ищут.

Да тут еще с ТОЗом цепляются. Ты же знаешь, у большевиков все всегда нахрапом делается: Все на войну с Деникиным! Все на войну с голодом! Все на войну с тифом! Теперь вот всех в ТОЗы загоняют. А чего я там не видел? Ведь по сути, они хотят бедняка нам на шею посадить. Я вон Лужину сегодня отказал, так он мне уже карами небесными грозит, гнида.

– А ведь, точно. Мотька и мне сегодня по пьянке что-то бормотал. Только я не уразумел. Вон оно что! Это я столько крови и сил за пять лет по окопам потерял, чтобы его в нахлебники взять! А ху-ху не хо-хо? Пусть только попробуют силком затащить, у меня гостинчик имеется.

– И я про то, Михей. Если мы, повоевавшие, в Сонинке вместе скучкуемся, никакой ТОЗ нас не возьмет. И будем свою землицу сами обрабатывать, верно? Тут ведь еще четверо вернулось товарищей наших. Все кое-какое хозяйство имеют, в ТОЗ не хотят. Вот уже шестеро. Сила!

– Хорош, Федька. Давай завтра все вместе соберемся и помозгуем, идет?

– Идет.

Руководитель службы безопасности ложи брат Оливер докладывал Брату Секретарю результаты проверки Эмиля. Было установлено, что помощник сошелся с молодым торговцем антиквариатом Джошуа Мейерзоном. Этот коммерсант перебрался в Лондон из Нью-Йорка полгода назад и основал здесь небольшой магазин. Дело выглядело необычно. Американцы давно не совались на лондонский рынок антиквариата, жестко контролируемый Сотсбис и Кристис. А переезжать сюда ради торговли копеечным барахлом явно не стоило. Что-то здесь не сходилось, и Оливер запросил телеграфом тайного эмиссара ложи в Нью-Йорке. Из полученного ответа следовало, что Мейерзон хорошо известен в еврейской общине города. Одно время был порученцем Янкеля Шипа. Участвовал во встречах Шипа с Львом Троцким. Более того, когда группу Троцкого задержали канадские пограничники в Галифаксе по подозрению в контрабанде полученных от нью-йоркской ложи восьми миллионов долларов, Мейерзон выезжал в Галифакс в составе команды «спасателей», которая урегулировала проблему.

Во время пребывания Шипа в Лондоне, служба безопасности установила за обоими круглосуточное наблюдение и зафиксировала его встречу с большевистским эмиссаром Красиным, который второй месяц болтался в Лондоне и вел зондирующие переговоры с Ллойд-Джорджем. О Красине было известно, что он доверенное лицо Троцкого. Выстраивалась цепочка Эмиль – Мейерзон – Шип – Красин – Троцкий.

Эмиль посещает Мейерзона раз в неделю в его апартаментах на Слоан-роуд. В общественных местах они вместе не появляются. Что интересно, ранее Мейерзон в педерастии замечен не был.

Брат Секретарь озадаченно взглянул на своего приближенного. Такая головоломка была, пожалуй, ему не по плечу. Кто на кого работает? Кто чей агент?

– Что Вы думаете об этой истории, Оливер?

– Хотелось бы ошибиться, экселенц, но, похоже, Мейерзон приехал в Лондон специально по душу Эмиля и, кажется, удачно выполняет свою работу. Мальчик влюблен в него по уши. При этом дело выглядит так, что информация от Эмиля идет через Шипа Троцкому.

– Разве есть доказательства вербовки Эмиля?

– Нет, об этом говорить пока рано. Но между ним и Мейерзоном поддерживается конспиративная связь. Это требует дальнейшей проверки. Нам удалось выкурить из квартиры индийского торговца, проживавшего рядом с Мейерзоном. Квартиру мы арендовали и сейчас оборудуем подслушивающий лючок в его спальню. Если удастся услышать их интимные разговоры, то кое-что прояснится.

Положение Брата Секретаря не позволяло прямо сказать Оливеру, что мальчишка, скорее всего, просто скрывает свое любовное приключение именно от него. Хотя он, конечно, прекрасно осознавал, что служба безопасности знает о его романе с помощником.

– Что ж, продолжайте проверку и держите меня в курсе дел. О любых достойных внимания моментах докладывайте незамедлительно, – он отпустил Оливера и подумал о завтрашнем дне, который обычно начинался с того, что они с Эмилем шли в комнату отдыха по соседству с кабинетом.

Невидимая железная клешня сжала сердце Брата Секретаря. К горлу подкатил ком. Достав из сейфа секретный ключ, он открыл потайную дверцу и вошел в проход, ведущий в капище. Доступ сюда имели только братья высшего посвящения. Сразу превратившись в пожилого, измученного страданием человека, он зажег канделябр и медленно побрел по узкому коридору. Наконец перед ним открылась овальная комната, обитая черной тканью. На полу ее отражала пламя свечей большая пятиконечная звезда из листового золота, иссеченная знаками Каббалы. За ней, на высокой подставке лежал череп с сильно развитыми лобными долями. В глазницах его мерцали красные рубины. Позади уходил вверх по стене золототканый полог с масонской символикой. Брат Секретарь поставил канделябр на маленький столик, плашмя лег на черный пол и разбросал перед собой руки. Он погрузился в обращение к Высшему Существу со своей болью, со своей перекореженной судьбой, со своим убитым самолюбием. Слезы текли из его глаз на пол. Судорожный спазм сковал тело. Наконец он поднялся на колени, воздел руки и тихий скрежет его голоса, казалось, пополз к черепу:

– Смерти, смерти их жажду! Обоих смерти предай!

Свечи на канделябре заколебались в ответ, давая понять, что он услышан.

Антона уже несколько лет преследовали боли где-то в промежности, под мочевым пузырем. Поначалу он считал это каким-то временным заболеванием, которое когда-нибудь пройдет. Но время шло, привязчивая боль не уходила, а наоборот, становилась все сильней. Бывали дни, когда он не мог сидеть на стуле и весь рабочий день ходил по кабинету. Потом боль начала будить его по ночам и стала невыносимой. В конце концов, прошлой весной Антон обратился за помощью к отцу. Константин Владимирович выслушал сына, а затем сказал: