Олег Петров - Именем народа Д.В.Р.

— Так, так, продолжай! — нахмурился Фоменко.

— В общем, помурыжили Харбинца в тюрьме, а доказательств никаких. Его комиссия по разгрузке тюрьмы освободила…

— Вот что, Миша! — неожиданно перебил помощника Дмитрий Иванович. Вскочил и возбужденно зашагал по кабинету.

Баташев с удивлением уставился на Фоменко, не понимая, что так внезапно начальника взбудоражило.

— Слушай, Михаил, — Дмитрий Иванович окинул помощника блестящими глазами, — а где сейчас Покидаев? Ну, тот парень, что на днях к нам из Приморья прибыл?

— Поищу.

— Давай! Хотя, погоди! Вечером пойдешь к нему домой, он в жилом вагоне на станции Чита-вторая живет. Зайди так, чтоб со стороны казалось, мол, приятеля навестить от безделья заглянул…

— Понял.

— И передай ему, что завтра, часиков в пять мы с ним встречаемся у Григорьева в тюрьме, но пусть пораньше там появится, дело Дмитриева-Харбинца посмотрит. Фотокарточка в деле имеется?

Баташев кивнул.

— Хорошо! В общем, так и договоримся. Но никого больше в это не посвящай.

Серым декабрьским утром, когда в предрассветной морозной дымке уже угадываются очертания домов, а в небо тянутся ровные, чуть расходящиеся кверху колонны дыма из печных труб, по Уссурийской улице медленно плелся, вдыхая обжигающий, с горчинкой дыма, воздух, встревоженный и теряющийся в догадках Филипп Цупко.

Вчера вечером посыльный из городской милиции, молодой и суровый, как его серая шинель, затянутая кожаным ремнем, вручил Филе желтоватую повестку, коей ему, гражданину Цупко, предписывалось прибыть в управление гормилиции, к какому-то Семушкину в 16-й кабинет.

Цупко лихорадочно перебирал в голове возможные причины вызова, успокаивая себя лишь тем, что его вызывали, а не приехали на дом гуртом с ордером на обыск и арест.

Тем не менее к городской милиции он подошел на несгибающихся ногах, с душой в пятках.

Показал дежурному за маленьким полукруглым окошечком повестку.

— Мальцев! — окликнул дежурный пробегавшего мимо невысокого чернявого милиционера. — Проводи гражданина в шестнадцатый кабинет.

Они прошли по коридору, дважды поворачивая в узкие проходы, потом чернявый милиционер показал Цупко дверь в темном тупичке, а сам снова поспешил по своим делам.

Филипп осторожно приблизился к двери, на которой была прибита ромбовидная жестянка с номером, прислонил голову. За дверью слышался неразборчивый говор, и Цупко, ничего не разобрав, отошел назад, опустился на отполированную задами посетителей скамейку. Под ложечкой неприятно заныло. Он еще ни разу не приходил сам в подобные заведения. И от этого ему было не по себе.

Прошло примерно с полчаса томительного ожидания, потом дверь распахнулась, на пороге появился худой и высокий человек в косоворотке и темном пиджаке.

— Гражданин Цупко? — наставил он длинный палец на Филиппа. Тот вскочил, подобострастно кланяясь. — Проходите!

В кабинете оказался еще один, коренастый и широкоскулый, с лобастой головой и колючими глазками, засверлившими Филю прямо с порога.

— Добренького здоровьичка! — продолжая кланяться, поздоровался Филя, нутром почувствовав в лобастом начальника, притом опасного для него.

— Проходите, садитесь, — показал коренастый на приставленный к столу обшарпанный стул. — Здравствуйте, Цупко. Вы меня, конечно, не знаете. Я — начальник городского угрозыска Фоменко.

У Фили побежали по спине струйки пота, он жадно посмотрел на графин с водой, стоящий прямо перед ним. Фоменко кивнул, усмехнувшись.

— Пожалуйста, попейте.

Пока Филя возился с графином, начальник угро раскрыл тощую папочку и перебрал лежавшие в ней несколько листков.

— Итак, значит, Цупко Филипп Ильич, пятидесяти трех лет, из крестьян Санзанской волости Верхне-Днепровского уезда Екатеринославской губернии. В тысяча девятьсот десятом был под судом за убийство собственной жены в Верхнеудинске. Трехлетий надзор после освобождения с каторги не отбыл. По распоряжению комиссара юстиции Жданова от семнадцатого июня восемнадцатого года от всех последствий судимости освобожден с восстановлением в правах состояния…

— Меня при семеновской власти в девятнадцатом годе заново под надзор определили, — поспешил пояснить Цупко. — И другие белорепрессии перенес…

Фоменко внимательно посмотрел на него поверх листа.

— Что же тут удивительного, если покусились на японский склад!

— Все-то вам известно, — вздохнул Цупко, играя растерянность. Он уже успокоился. Если начинали с биографии, то, скорее всего, новый начальник сыска продолжит песню старого, Гадаскина. В служки нанимать собрался! Филя начал лениво перебирать в памяти имена мелких читинских жуликов и воришек, которых можно было бы безболезненно «сдать» угрозыску по мере необходимости…

— А откуда вы знаете Бурдинского? — Вопрос застал Цупко врасплох.

— Какого Бурдинского?

— Георгия Бурдинского или Егора, как его еще зовут, бывшего жителя Маккавеево, а ныне депутата Народного собрания.

— Так, это… — промямлил Филя, лихорадочно соображая, куда клонит начальник угро. — Помогал… В партизанское время…

— И давно знакомы?

— Так, вот, с тех пор…

— Цупко!.. — укоризненно покачал головой Фоменко.

— Ну, в том смысле, что и раньше…

— Вернувшись с каторги в семнадцатом, вы оказались в Маккавеево. И получили через Бурдинского работу в кузнице. Так? Вряд ли бы он незнакомому человеку так посодействовал, не правда ли?

— Правда ваша, гражданин начальник! — Цупко решил, что в этой части его биографии за ним вряд ли что имеется, да и песня прошлая. — Был! Был, от жизни нищенской да голодной, грешок при царских порядках. Спиртишком промышляли, дабы семьи прокормить…

— И состоял в лихой вашей компании паренек удалой Коська Ленков! — наугад бросил Фоменко.

И тут же поразился перемене в облике Цупко.

Тот побледнел, суетливо затеребил в пальцах лохматую шапку. Низкий лоб покрылся бисеринками нота.

— Ну что молчите, Цупко?!

— Позвольте еще водицы…

— Пожалуйста, хоть весь графин!

Цупко неловко плеснул воду, больше попав мимо стакана, затравленно глянул на Фоменко. Взгляд начальника розыска, Цупко это почувствовал отчетливо, излучал силу и опасность.

— Гражданин начальник, истинный крест, как на духу! Не сводили пути-дорожки…

— А что же так испугались, Цупко? — ехидно прищурился Фоменко.

— Дык, это… Уж больно фамилия известная… Душегуб!

Последнее Филя выкрикнул, сам того не ожидая, каким-то тонким, щенячьим голосом.

— Это вы правильно подметили! Душегуб.

— Гражданин-товарищ начальник! — вспотевший Цупко подался вперед, грудью наваливаясь на подавшийся стол. — Истинный крест!