Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

На следующий день курьер доставил первые снимки. Охваченный жгучим нетерпением, Лео уселся за письменный стол и принялся остервенело разрывать упаковку. Растерзав пластик и отшвырнув транспортную накладную, он наконец-то вскрыл конверт одним резким движением – и обнаружил внутри одну-единственную фотографию формата десять на восемь дюймов. Конечно же, он узнал этот предмет, как только снимок скользнул на полированную поверхность стола, узнал его, но только лишь в общих чертах: это было высококачественное изображение кусочка папируса. Фрагмент был размером пять на четыре дюйма: рядом лежала линейка, позволявшая оценить масштаб. Пять на четыре дюйма, обтрепанные края, но текстура материала, покоробившихся, ссохшихся волокон, осталась неповрежденной. Поперек тянулись четыре строки. Текст померк и размылся, словно его подтерли жестким ластиком, но строки были настолько ровными, словно их писали под линейку, – выписанные четко, как могла бы писать машина, но исполненные индивидуальной красоты, свойственной лишь человеческому почерку. Чернила потускнели до бурого цвета, однако буквы каким-то образом сохранили свежесть – яркие, живые буквы. Койне. Надписи были сделаны на койне, демократической версии греческого, распространенной в Римской империи, лингва-франка [7]восточной области Средиземноморья, языке, на котором в те времена говорили все образованные люди, языке торговли и обмена, языке управленцев и чиновников. Иисус должен был говорить на койне. К Пилату он обратился бы на койне.

Лео перевернул фотографию, просто чтобы посмотреть, чтобы отсрочить момент, когда он вынужден будет начать чтение: так ребенок откладывает лакомства на потом, тем самым усиливая наслаждение. На оборотной стороне стоял круглый штамп в форме стилизованного глобуса, окольцованного заглавием «Всемирный библейский центр, Иерусалим», словно атмосферой; рядом виднелся номер по каталогу.

Тогда он снова перевернул фото и начал читать.

Это было похоже на разгадывание кроссворда. Одно слово явно выделялось среди прочих. Одно слово могло помочь решить задачу в целом, одно-единственное слово которое во всем Новом Завете встречается лишь четырежды – genemata. Потомок. Он проверил по конкордансу, и руки его дрожали от возбуждения, когда он доставал увесистый том с полки. От следующего слова сохранились лишь три буквы, но и в этом случае сомнений не оставалось: ипсилон – чи – йота. E-Ch-I.

Echinos, еж.

Он рассмеялся от этой мысли, рассмеялся в тишине кабинета. Потомок ежей. Ему хотелось бы с кем-нибудь поделиться этой шуткой, хотелось найти человека, который разделил бы его возбуждение от всей этой затеи. Но никого рядом не было. Лишь снаружи доносились привычные звуки: хлопали двери, гудел лифт, ползущий в цокольный этаж, в соседней комнате играла музыка. Лео едва не вскочил из-за стола и не побежал к двери, чтобы позвать кого-то, кто разделил бы его эмоции, – но сдержался.

Конечно же, это был не echinos. Это были echidnon. Змеи. Отпрыск змей.

Все остальное сложностей не представляло.

– Думаю, именно этого я ждал всю свою жизнь, – сказал он Мэделин. – Конкретное доказательство того, что Евангелия – или, по крайней мере, их источники – были написаны до Еврейской войны, а значит, содержат в себе свидетельства очевидцев.

– Но это же само собой разумеется.

– А вот и нет. Вы знаете, что на самом деле означает и Иисус?

– Разве это не просто имя?

Лео покачал головой.

– В нашем деле всегда нужно начинать с имени. Имена всегда что-то означают. Имя Иисус – это греческая форма Джошуа, Иешуа, и означает оно «Бог – это спасение». Поэтому, как вы понимаете' Иисуса можно запросто списать со счетов как олицетворение веры в Бога и лишить его статуса исторической фигуры. Если самые ранние рукописи датированы лишь вторым веком, если сами Евангелия были написаны так поздно – скажем, после правления Павла – то несложно разбрасываться утверждениями, которые приходится слышать сплошь и рядом: что Христос, дескать, был основополагающей идеей раннего христианства, мифическим персонажем, которому придали нечто вроде исторического облика с целью укрепления веры среди простолюдинов.

– А вы это все опровергли.

Он пожал плечами.

– С самого начала было ясно, что эти фрагменты относятся к более раннему периоду – как минимум, ко второму веку. Видите эти буквы? – Она смотрела и слушала его, в буквальном смысле сфокусировав внимание – словно свойственные ей остроумие и насмешливость собирала в пучок некая линза. – Это то, что мы называем zierstill, декоративный шрифт. Видите гамму? Второй век, по меньшей мере. А тут еще эти подписанные йоты, отмершие ко второму веку… Я вдруг подумал: Боже, эти фрагменты могут быть старше, чем райландские! [8] – Он оторвал взгляд от изображения. – И я понял, что эта находка – настоящая сенсация. Самый ранний новозаветный текст со Священной земли. Возможно, самый ранний из ныне существующих.

Остальные картинки поступали к нему посредством телефонных линий. Раз в несколько дней он подключался к серверу Библейского центра, где его уже ждали картинки – по два изображения каждого фрагмента, оснащенные порядковым номером, и все. Одна картинка могла быть высокого разрешения, а потому грузилась довольно долго; другая могла быть уменьшена, чтобы дать лишь общее представление. Истрепанные обрывки папируса разворачивались на экране компьютера и зависали в светящихся прямоугольниках, точно кусочки старинного, потертого ковра, точно стяги с триумфальных шествий. Они создавали иллюзию реальности. Можно было разглядеть тени, отбрасываемые ими на белый фон; можно было различить отдельные волокна, отслоившиеся по краям. Ряд тускло-коричневых флажков сигнализировал из прошлого, как странный, таинственный семафор:

…и Он очистит гумно свое… [и соберет пшеницу Свою в]… житницу, а солому сожжет огнем неугасимым… [9]

Фрагменты Евангелия от Матфея, найденные в месте, которое, вероятно, имеет непосредственное отношение к самой Еврейской войне и сожжению Храма. Он читал самые ранние евангельские тексты из ныне известных; он делал то, о чем мечтал в раннем детстве, когда просиживал часами в семинарской часовне, всеми забытый, одинокий сирота, и размышлял; он простирал руку, дабы коснуться истории Иисуса.

Первая статья появилась в «Таймс»: «Новые находки у Мертвого моря подтверждают историческую достоверность Нового Завета». Таблоиды выразились более лаконично: «Папирус доказывает правдивость Евангелий». Умеренная сенсация отозвалась слабым эхом по всему миру на газетных страницах (разумеется, передовицы этому не посвящали) и в кратких упоминаниях в завершение выпусков новостей. Лео Ньюман оказался в тесной полутемной комнате на студии «Би-би-си» в Риме, где ему пришлось беседовать с бесплотным голосом из Лондона, задававшим вопросы вроде: «Как это поможет наполнить историю Иисуса новым смыслом в XXI веке?» Группа американских ученых попыталась доказать, используя сложный компьютерный анализ, что фрагменты не имеют никакого отношения к христианству, а являются давно утерянной частью книги пророка Осии. Сам Папа Римский нанес неофициальный визит в Институт, где лично взглянул на изображения и трясущейся рукой осенил голову отца Лео Ньюмана. «Лев, борющийся за истину, – сказал он. – Голос истины в преддверии смены тысячелетий».