Николай Свечин - Мертвый остров

Титулярный советник скис. Он вежливо поинтересовался: почему наказывать заглазно нельзя, а миловать можно? У него на виду Лыков демонстративно завизировал прошение крестьянина из ссыльных о переезде на материк. И лишь потом ответил:

– Если наши тюремные администраторы лично ходатайствуют о милости, то как им откажешь?

– Но вот тут они же просят дать мерзавцу сто розог!

– Буду разбираться.

– Но почему?

– Если вы сами этого не понимаете, то затрудняюсь объяснить. И учтите, господин титулярный советник: я зверств ненужных не люблю. В случае чего нам трудно будет служить вместе. Понятно?

Расстались они холодно. Ялозо уехал на разгрузку парохода. Когда новые корсаковцы были приняты и посчитаны, на пристани появился Лыков. Он пошел вдоль шеренги, говоря семенящему сбоку Фоме Каликстовичу:

– Нужен второй лакей. Но благообразный! У вас глаз на этих мошенников наметанный, давайте помогайте. Может, вон того, кудрявого?

Наконец Алексей увидел Буффаленка. Тот стоял в арестантском халате, с наполовину обритой головой. У сыщика сжалось сердце… Дойдя до парня, он ткнул в него пальцем:

– Как зовут?

– Фридрих Гезе, ваше высокоблагородие!

– Немец?

– Так точно!

Лыков обернулся к своему помощнику:

– Немцы – нация аккуратная. И на лицо годится. Как находите, Фома Каликстович?

Ялозо придирчиво оглядел арестанта и спросил:

– За что прислан?

– За подозрение в сбыте фальшивых банкнот, ваше благородие!

– Подозрение… Раз суд решил, значит, сбыт, а не подозрение!

Лыков задумчиво почесал нос.

– Ошибка молодости, бывает… Но не убийца, не изнасилователь, так?

Титулярный советник, поняв, к чему склоняется начальство, подобострастно поддакнул:

– Так. Думаю, Алексей Николаевич, немец подходит. А не справится – заменим. Вон их сколько!

– Ну, Фома Каликстович, полагаюсь на вашу опытность. А ты, Гезе, отходи в сторону. Будешь при мне за второго лакея. С испытательным сроком! Чуть что не так – разжалую в древотаски.

Шеренга вполголоса зашумела. Вот подфартило колбаснику! В барак прийти не успел, а уже попал на ваканцию. Так на тюремном языке назывались все теплые должности, освобождающие от тяжелых каторжных работ. Ваканция – мечта любого арестанта, особенно кандального. Поэтому вперед сразу же выскочил мужичонка с растрепанной бородой.

– Дозвольте спросить, ваше высокоблагородие, а не надо ли для вашей милости воды носить али там дрова колоть?

– Таких дармоедов без тебя хватает! – рявкнул Ялозо. – А ну встать в строй, моторыга, острожное мясо!

И ударил мужика кулаком по лицу. Лыков даже растерялся: как быть? Ему очень хотелось вернуть удар своему помощнику, но делать этого было нельзя. Сыщик молча пошел дальше. Нужно взять в прислугу еще одного человека. Только что на глазах у всех надворный советник из толпы выбрал Фридриха Гезе. Почему именно его? Могут заподозрить. Парня требовалось кем-то разбавить. Вот хоть бы этим, с добродушным взглядом и большим недочетом в зубах.

– Кто таков?

– Зот Денежкин, банщик.

– Банщик?

– Так точно, ваше высокоблагородие! В Москве в торговых банях Исправникова служил.

– И парить умеешь?

– И парить, и мозолю срезать, и косточки размять.

– А что, Фома Каликстович, есть ли у нас банщик? – обернулся Лыков к Ялозо.

– Есть один, но он сейчас в карцере. Да и то сказать, малоспособный…

– Возьмем этого?

– Как ваше высокоблагородие распорядится.

– А! Берем! Выходи из строя, борода, – ублаготворил.

Снова все зашумели, снова кто-то пробовал привлечь внимание щедрого начальства:

– А я воду искать умею! А я лошадиные заговоры знаю!

Но начальство больше никого не выбрало. Колонна пошла в тюрьму, а двое счастливцев – в дом из пяти комнат на другом конце площади.

Обедал Лыков в одиночестве. Потом вызвал Фельдмана и имел с ним продолжительную беседу. Тот чем-то напомнил сыщику его варшавского помощника Егорку Иванова [39]. Но был постарше и дела вел посерьезнее. Степан Алексеевич оказался коренной сахалинец. Его отец, известный на острове человек, долго служил смотрителем в разных тюрьмах. Сын не озлился, бесправных людей унижать не любил. В округе поэтому считался белой вороной. Надворный советник сказал коллежскому регистратору:

– Давайте служить вместе. Шелькинг, Ялозо, Акула-Кулак – это все дрянь. Но их много, они сила. Мне-то что! Я приехал и уеду. И потом, я им начальник. А вы? Согласны ли вы помогать мне гуманизировать каторгу? Ссорясь при этом с ялозами… Я нуждаюсь в советчике, знающем здешние порядки и особенности. Но чтобы был приличный человек. Вот как вы.

Фельдман задумался. Затем ответил:

– Я готов! Жил раньше, извините, без вас, и ничего, не съели. Авось и после вашего отъезда не сожрут. А послужить с таким руководителем когда еще выйдет?!

На том и договорились.

Вечером Алексей вызвал своего денщика и сказал ему:

– Иван, мы с тобой тут люди новые, а мне надо входить в дела. Начальнику округа правду узнать трудно. Понимаешь меня?

– А то! В оба уха станут дуть, как у них здесь все хорошо!

– Именно. Учти, я полицейский чиновник, жалеть уголовный люд не собираюсь. Сопли им подтирать… Но и несправедливости не люблю. Помоги разобраться.

– Как? – Ванька Пан смотрел с собачьей преданностью, но ничего не понимал.

– Ты свой для каторги.

– Ну?

– Разговори людей. Тебе скажут, а мне нет.

– А о чем говорить-то?

– О здешних порядках.

– Алексей Николаич! Скажите заради Христа так, чтобы я вас понял! А я уж в лепеху расшибусь, но исполню. О чем вызнать-то?

– Что в тюрьме творится. Честен ли смотритель. Что говорят про Ялозо. Много ли в округе лихоимства, или можно терпеть. О каких улучшениях мечтает каторга – из числа законных, конечно.

– Ага. Теперь понял.

– Ты походи по чайным, да и просто по улицам. В тюрьму загляни. Знакомых там имеешь?

– А как же! С одного сплаву – все промеж себя знакомы. А в Корсаковске и товарищей даже двоих имею, еще по Москве.

– Вот с них и начни. Ты рядом с ними привилегированный, с пустыми руками в гости не приходи. Вот тебе «красненькая».

– Благодарствуйте. Товарищи обрадуются, с куревом да мандрой [40]у всех плохо…

– Иван, мы с тобой договаривались, что ты мне денщик, а не доносчик, так?

– Ну, – сразу напрягся Ванька Пан.

– Такое дело… Мне надо узнать про японцев. Они как-то переправляют людей к себе на острова.

– Каких людей? Беглых?

– Да.

Збайков выпрямился, как гвардейский унтер, и сказал сиплым от волнения голосом:

– Извините, Алексей Николаич, но об этом я вызнавать не буду!