Николай Свечин - Мертвый остров

Однажды на прием к Лыкову явилась единственная в Корсаковске порядочная незамужняя женщина. Надворный советник уже слышал о ней. Клавдия Провна Инцова служила акушеркой в околотке и одновременно провизором в городской аптеке. Неудачно выйдя замуж где-то в центральных губерниях, молодая женщина вскоре ушла от супруга. Очевидно, случился психический надлом. Инцова решила поставить крест на своей жизни и надрывно помереть среди «несчастненьких», посвятив себя смягчению их участи. Клавдия Провна бросила все и переехала на Сахалин. Она действительно не жалела себя. В любую погоду, в любое время суток акушерка ходила по корсаковским селениям, оказывая женщинам требуемую помощь. Оставшиеся часы проводила в аптеке: сама ставила диагноз, сама готовила лекарства, отвешивала, заворачивала, объясняла, как принимать. На отдых и сон времени почти не оставалось. Видимо, Инцова поступала так сознательно: хотела сгореть, без остатка отдав себя каторжному люду… И «несчастненькие» души в ней не чаяли, особенно женщины. Множеству поселок она помогла вылечиться, родить и выходить дитя. Тюремная администрация считала акушерку малахольной. И на все ее хлопоты о каторжных привычно отвечала отказом. И вот, наверно, женщина решила попытать счастья у нового начальника округа.

Лыков знал такой тип жалельщиков и относился к ним без симпатии. Человек сам обязан о себе позаботиться – и о теле, и о душе. А тут русские люди лихо и бездумно профурсили жизнь по кабакам. И угодили на Мертвый остров. Кто вместо них должен об этом печься? Какие такие «несчастненькие»? Поскобли любого из них, и столько грязи найдешь, что брезгливо выкинешь и побежишь мыть руки. И сами «жертвы обстоятельств» ничего для изменения себя не делают. На собственную душу наплевали! Но охотно принимают сочувствие со стороны, упиваясь своею бедою… Думая так, Лыков приготовился к нудной слезоточивой беседе. Помочь, конечно, надо. И каторжных жалко не только ей, но и ему. Какие ни есть, а человеки… Но помогать будем с умом.

Вошла женщина лет тридцати, бесцветная и какая-то поникшая, запустившая себя. Или усталая? Алексей принял ее стоя, усадил в кресло и велел подать чаю. Просительница некоторое время молча разглядывала сыщика, потом начала говорить. Она рассказала, что в аптеке кончаются важные лекарства. А особенно нужен, поскольку его постоянно спрашивают, хлоралгидрат. Алексей перебил фельдшерицу:

– Простите, а что им лечат?

Клавдия Провна чуть улыбнулась и сделалась больше похожа на женщину.

– Я вижу, ваше вы…

– Прошу называть меня Алексей Николаевич, – вторично перебил ее сыщик.

– Охотно. Я вижу, Алексей Николаевич, что у вас здоровая психика. Раз вы не знаете, что такое хлоралгидрат. Это успокоительное. Среди здешних обитателей много людей с больными нервами. Жизнь их тяжела. Поэтому успокоительного требуется много, иначе им станет водка. А лекарство кончается. Желудочных капель и вовсе не осталось!

– Когда намечен следующий завоз лекарств в городскую аптеку?

– В конце сентября. А сейчас, напомню, конец июня.

– Ясно. Клавдия Провна, напишите список всей потребности в медикаментах. Всей! И принесите мне завтра утром. Успеете?

– Да, конечно. Но что дальше?

– Я посылаю доктора Сурминского в Рыковское – перенять их опыт тюремной гигиены. Он отплывает как раз завтра, на пароходе «Феллокс». Вы присоединитесь к нему, сами все закупите в Александровске и сами привезете.

Лицо акушерки оживилось на секунду, но тут же опять потухло.

– Это ведь не меньше пяти дней! Я не могу отлучиться так надолго. Сейчас в Корсаковске и окрестностях одиннадцать рожениц. Мало ли что…

А еще у тебя нет подходящего платья, чтобы появиться в сахалинской столице, подумал про себя Лыков. Сидевшая перед ним акушерка была одета чисто, но очень бедно. Не совсем же она убила в себе женщину…

– Хорошо. Принесите лишь список. Сурминский все купит и передаст на «Феллокс». Через те же пять дней медикаменты будут здесь.

– Благодарю вас! – обрадовалась Клавдия Провна, и снова лицо ее сделалось живым и даже привлекательным. – Вот только… на какую сумму я должна ориентироваться при составлении заявки? Дело в том, что ассигнования на второе полугодие крайне незначительны…

– Почему? – нахмурился Лыков.

– Я не знаю, – растерялась Инцова. – Так всегда было!

– А на первое полугодие они больше?

– Чуть-чуть.

– А сколько всего полагается в год на нужды аптеки? Я пока не успел разобраться во всех отраслях окружного хозяйства. Прошу меня извинить и просветить.

– Сто пятьдесят рублей положено на первое полугодие, и сто двадцать пять рублей восемьдесят копеек – на второе. А тут этот досадный разрыв, когда лекарства заканчиваются весной, а новый завоз будет только осенью. Из года в год так происходит, но начальство…

– Что начальство? Вы обращались с этим вопросом к Ипполиту Ивановичу?

– Много раз! – Клавдия Провна раскраснелась, и ее нездоровая изможденность стала заметнее. – Каждый год! Но господину Белому это неинтересно. А ведь он закончил университет! Казалось бы, образованный человек… должен быть сердобольнее…

– Образование – еще не патент на порядочность, – возразил Лыков, и акушерка тут же приободрилась.

– Алексей Николаевич! Я повсюду слышу об вас хорошие отзывы. Причем и от каторжных, которые презирают любое начальство. Вы стремитесь избегать лишней жестокости, и люди это замечают. Нашим с вами подопечным и без того тяжело…

– Клавдия Провна, и я об вас наслышан и давно хотел познакомиться. Но вы должны меня понять. Я – чиновник тюремного ведомства. Какой бы ни был у меня характер, доброе сердце или не очень, карательные меры неизбежны. И где тут лишняя жестокость, а где – неизбежная и необходимая, вопрос весьма сложный. Поэтому я не обещаю вам полного содействия. Вы можете позволить себе быть абсолютно доброй. А репрессивная государственная машина – нет. И хотя в ней много несправедливостей, она нужна, покуда есть преступники.

Акушерка слушала надворного советника внимательно, словно повторяла про себя каждое его слово. А когда поняла общий смысл, насупилась.

– Это не значит, Клавдия Провна, что вы не должны сюда приходить в надежде на помощь, – продолжил Лыков. – То, что смогу, я всегда для вас сделаю.

– Не для меня! – вскричала акушерка. – А для несчастных людей!

– Виноват, для наших с вами несчастных подопечных. Но сделаю ровно то, с чем сам буду согласен. Этот момент прошу иметь в виду. Мы с вами по-разному смотрим. На мне ответственность перед Богом и начальством, на вас – только перед Богом. Поверьте, она много легче. Теперь что касается хлоралгидрата. В Петербурге перед отъездом мне вручили некоторую сумму на благотворительность…