Наталья Андреева - Мы поем глухим

— В тридцать три года я словно очнулся, — улыбнулся вдруг барон, — когда понял, что моей финансовой империи ничто не угрожает. Я оглянулся по сторонам, словно бы спрашивая: как жить? как живут другие? Вообще: как принято жить? Мне сказали, что, имея мое состояние, надо иметь красивую любовницу, открытый дом, принимать у себя весь Париж, тратить деньги без счета и делать вид, что ты при этом скучаешь. Мне не надо было делать вид, мадам, — горько улыбнулся барон. — Я сделал так, как мне сказали, не получив при этом ни малейшего удовольствия. Моя любовница красива, но, господи, как же она глупа! И как пуста! Она все время твердит мне о какой-то любви и хочет от меня этой любви, но она не хочет ничего с собой при этом сделать! Кроме как наряжаться, словно попугай, и трещать без умолку, будто она не женщина, а сорока! — с досадой сказал барон.

— Зачем же вы с ней живете?

— Потому что так принято! И потом: я уже с ней не живу. С тех пор как увидел вас, я перестал завтракать у мадемуазель Бокаж и крайне редко навещаю ее днем. Я чувствую себя совсем другим человеком, одно ваше слово, и ноги моей не будет на улице Тетбу. Никогда. Я уже отчаялся изменить свою жизнь, и вдруг… Однажды я пошел к Итальянцам, чтобы вывезти в свет свою любовницу и тем самым продемонстрировать свою успешность, и вдруг в ложе бенуара я увидел… Я увидел не женщину, нет… тень. Всего лишь очертания. Женщину, которая напомнила мне мою сестру Луизу. Мы были так близки, и я так любил ее, что не раз горько пожалел о том, что не могу на ней жениться. В конце концов я выдал Луизу замуж и отправил ее как можно дальше от себя. Но я страшно тосковал. И вот я увидел те же белокурые волосы, те же северные краски и почти тот же профиль…

— Барон! Нельзя влюбиться в женщину только лишь потому, что она похожа на сестру!

— Я не сказал, что вы похожи, — живо возразил барон. — Мне так показалось . Потом я понял, что вы другая. Тогда-то это и началось. Наваждение, больше похожее на болезнь. Мне страстно хотелось с вами заговорить. Я почти каждый день видел вас, но не слышал ваш голос. Я смотрел на вас, как смотрел бы какую-нибудь пьесу, в нетерпении ожидая ее финала. Но в последнем акте занавес падал, и ничего не было понятно. Кто вы? Что вас сюда привело? Кого вы ищете?

— Откуда вы знаете, что ищу?

— Через маркиза де Р* вы обращались к префекту. Сначала я подумал, что маркиз ваш любовник, и страшно разозлился. Мне даже в голову не приходило, что я могу ревновать! — барон вдруг счастливо рассмеялся. — Я его чуть было не убил! Но потом опомнился. Ведь он тоже мог меня убить. А я еще не получил вашего ответа.

— Мой ответ — нет, — сердито сказала Александра.

— Но почему? Вас ничто не связывает, я тоже холост. Мы могли бы быть вместе.

— Я вас не люблю. И вряд ли полюблю, — безжалостно сказала она. — Состояние, которое оставил мне покойный муж позволяет мне быть независимой. Как вы уже поняли, роскошь меня не прельщает. Все это у меня уже было и, как и вам, удовольствия не доставило. Удовлетворенное тщеславие, не более, но это быстро прошло. Поэтому подыщите себе кого-нибудь другого. Что же касается бриллиантовых серег… Скажите мне их стоимость, и я вам ее возмещу. Или попытаюсь отыскать в Париже такие же серьги, чтобы вы подарили их своей любовнице. Мадемуазель Бокаж, кажется.

— Мне проще, мадам, отыскать в Париже вашу камеристку, чем вам такие же серьги, — с усмешкой сказал барон. Голос его стал вдруг вкрадчивым: — Полиция справится с этим в два счета. Не пройдет и двух дней, как я вам скажу, где она прячется. Вы будете в субботу у Итальянцев?

— Да, как обычно.

— Ну так я вас навещу в вашей ложе. И еще: если вы станете принимать цветы от меня, это вас ни к чему не обязывает. Это просто знак моего восхищения вашей красотой.

Александра заколебалась. Папаша Базиль уже ее обманул. Зачем засылать шпиона в дом барона Редлиха, если она все может узнать у самого барона Редлиха?

— Хорошо, — кивнула она. — Найдите мне Веру.

— Простите?…

— Вера, Confiance — так зовут мою пропавшую камеристку.

— Да. Крайне неподходящее имя для воровки.

— Еще не доказано, что она воровка, — сердито сказала Александра и направилась к своей карете.

На этот раз барон ее не остановил. Он стоял на пустынной улице, задумчиво играя тростью, и словно бы не замечал холода.

Когда подъехал его экипаж, барон рассеянно взглянул на герб, украшавший дверцы кареты, и вслух сказал:

— Все ж это лучше, чем ничего.

Тремя днями позже мадемуазель Бокаж, самая красивая женщина в Париже, как говорили все, рыдала на груди у толстухи Атенаис.

Дельфина уже приехала в слезах, и Атенаис подумала было, что подружка опять задумала жаловаться на барона, и приготовилась ее утешать. Неизвестно, кто получал от этой дружбы больше выгоды, красавица или ее дуэнья. Дельфина была еще совсем молода, следовательно, транжира. Она спускала все, нисколько не заботясь о завтрашнем дне. Толстуха же Гаспар, умудренная жизненным опытом, только делала вид, что у нее долги. Атенаис постоянно всем жаловалась на жизнь, но векселя, которые она выписывала, все были поддельные. Деньги, выплаченные любовниками по ее мнимым долгам, все возвращались в кубышку Атенаис, благодаря нехитрым, но весьма ловким махинациям. У нее был свой банкир, тот еще прощелыга, который за умеренный процент и за толику любви, на которую толстуха была щедра, ловко устраивал дела мадемуазель Гаспар. Уйдя на «пенсию», Атенаис планировала заняться ростовщичеством.

«Вот увидишь, я тебе еще пригожусь», — ворчала Атенаис, когда легкомысленная Дельфина долго не появлялась у нее в доме. Мадемуазель Гаспар уже смотрела на красотку, как на свою собственность. Еще один капитал, с которого Атенаис рассчитывала иметь солидные проценты.

Толстуха терпеливо поджидала, когда Фефина наскучит барону и тот ее бросит. Паучиха плела свою паутину, ожидая, когда в нее попадется медоносная пчела. Подталкивая Дельфину к разрыву, ее подруга сама источала медовую лесть:

— Крошка моя, у тебя такое доброе сердечко! Мой толстячок принят у барона Редлиха! Теперь он уехал в провинцию, по каким-то своим коммивояжерским делам, но, бог ты мой, как же он собой гордится! Сам барон Редлих счел его шутку удачной! Об этом говорит весь свет! Авось и мои дела поправятся! Ай, спасибо тебе!

— Барон меня скоро бросит, — рыдая, сказала Дельфина. — Если раньше он был ко мне просто равнодушен, то теперь у меня такое чувство, что он еле сдерживается! Наис, он меня ненавидит!

— Ненавидеть такую-то красоту! — втайне ликуя, мадемуазель Гаспар всплеснула руками и, схватив с туалетного столика зеркало, стала совать его под нос рыдающей подруге, словно в подтверждение своих слов. — Да ты только погляди! У кого еще есть такие густые кудри? А кожа? А глаза? А ножка? Да где в одном месте барон еще отыщет столько сокровищ! — нахваливала она, одновременно прикидывая цену живого товара.