Наталья Андреева - Мы поем глухим

В общем, как поняла Александра, парижские дамы были чрезвычайно заняты. Оставалось только удивляться, когда они успевают дышать? Весь этот сонм легкомысленных бабочек, порхающих из салона в салон, мог в одночасье собраться и превратиться в воинственную рать. Как, например, во время громкой премьеры или на скачках. Эти пятьсот — семьсот человек и являлись общественным мнением. Александра, благодаря барону Редлиху, была записана в модницы, а Соболинский, видимо, в знаменитости. Хотя непонятно, чем именно он прославился? Но оба они невольно встали под знамена воинства, которое в двух словах можно охарактеризовать, как «весь Париж».

«Весь Париж носит то-то». Или: «весь Париж обсуждает то-то». «Как вы можете этого не знать, если об этом только и говорит сейчас весь Париж!» То есть в двадцати салонах и в фойе Оперы.

Поначалу Александре это было забавно, но вскоре начало раздражать. Ездить из дома в дом и развозить повсюду сплетни, одновременно слушая другие сплетни? Прекрасное времяпрепровождение! И это называется жить светской жизнью!

— Нынче в Париже никто не хочет работать, — сказал ей как-то барон Редлих. — Нельзя найти даже толкового секретаря для самых незначительных поручений. Как только какой-нибудь трудолюбивый молодой человек покидает свою мансарду и спускается на два этажа ниже, так он тут же женится, а его жена открывает свой собственный салон. И пусть там подают подслащенную воду и сухое печенье, там уже лишь танцуют, поют и говорят о политике. А всякое дело прекращается. Трудиться этот молодой человек уже не хочет, он хочет говорить, говорить и еще раз говорить. Разумеется, всех осуждать, в особенности правительство. Сейчас только ленивый не осуждает правительство и нашего монарха. Меж тем, как я уже сказал, трудиться никто не желает, а все хотят жить на ренту. Видели бы вы, что творится в кассах в тот день, когда ее выплачивают, эту ренту! Но где взять денег на все это безделье? Все это добром не кончится.

Александра не стала уточнять у барона, чем все закончится. Все, что ей хотелось, это прекратить эту пустую, бессмысленную жизнь. Даже в деревне, в сельской глуши ей жилось лучше, когда Сашенька Иванцова еще была никем. Единственным человеком, который являлся лучом света в этом беспросветном мраке полной бессмыслицы и безделья, был барон Редлих.

Стоило ей только подумать, что она может его потерять, как становилось понятно, насколько она успела к нему привязаться. Поэтому она и не бросилась в объятья Сержа, более того, даже решила не принимать его у себя. Ни на больших вечерах, ни на малых.

Но Соболинский отступать не собирался. Барон Редлих задел его за живое. Вопреки предсказаниям Сержа, что отныне Александра не будет принимать барона Редлиха, она поступила с точностью до наоборот: принимала барона и закрыла двери своего дома для бывшего любовника, ради которого, собственно, и приехала в Париж. Там, в России, для Соболинского все было просто. Легко было спровоцировать своего соперника на вызов, а там уж Серж надеялся на твердость руки и на свою удачливость. Но барон был не так глуп, чтобы стреляться с человеком, имеющим репутацию бретера. Эрвин Редлих предлагал поединок умов, а в этом барон явно был сильнее.

Поэтому Серж стал искать встречи не с ним, а с Александрой, понадеявшись на ее привязанность. Как и предсказывал барон, Соболинский все больше запутывался в долгах. И ему необходимо было изыскать средство, чтобы выбраться из этой паутины.

В середине зимы весь Париж бурно обсуждал падение одного из главных своих бастионов: оглушительное крушение мадемуазель Дельфины Бокаж. Ее особняк на улице Тетбу, где пять лет устраивались блестящие приемы и куда так стремилась великосветская публика, был продан с молотка вместе со всей обстановкой. Барон пожелал избавиться от всего, что связывало его с мадемуазель Дельфиной. И причина этого недолго оставалась тайной.

Первой обо всем узнала, само собой, толстуха Гаспар. Именно к ней приехала рыдающая Дельфина, когда обнаружила, что уютная квартирка на улице Сен-Лазар опустела.

— Мой князь меня бросил! — стенала мадемуазель Бокаж. — Как я теперь буду жить?!

— Ты бы лучше подумала, как и чем будешь жить, когда тебя бросил барон, — проворчала Атенаис. — Одной любовью сыт не будешь.

— У меня еще есть ангажемент в театре! — довольно беспечно сказала Дельфина. — Публика меня любит!

Именно за кулисы театра, на подмостках которого они с Дельфиной выступали, толстуха Гаспар и привезла сногсшибательную новость: барон Редлих застал свою любовницу с другим мужчиной! Это и послужило причиной разрыва! А уж из-за кулис сплетня шагнула в ложи, актрис ведь содержали многие состоятельные господа. Они рассказали своим женам, жены — подругам, потом сплетня пошла по подругам подруг. Разумеется, имя другого тоже недолго оставалось тайной. Вся эта пикантная история мигом стала достоянием Парижа. Изменить финансовому магнату с безвестным русским? Погубить блестящую театральную карьеру из-за любви? Лишиться всего вследствие минутной прихоти?! Само собой, Серж стал героем, а Дельфина изгоем. То, что свет легко прощает мужчинам, он никогда не прощает женщинам.

Мадемуазель Бокаж для начала объявили безрассудной. Потом пошли слухи, что она подурнела, и весь Париж съехался посмотреть на нее в новом спектакле. Ложа, которую обычно занимал барон Редлих, была пуста. Вот уже пять лет он выкупал эту ложу на весь сезон и не пропускал ни одной премьеры, в которой была задействована мадемуазель Бокаж, и ни одного сколь-нибудь важного для нее спектакля, когда театральные критики выбирали тему для очередной рецензии. Причем барон Редлих, человек очень умный, оплачивал отнюдь не хвалебные отзывы. Самое худшее для актера — это молчание. Немногим лучше похвала и откровенная лесть. А вот полемика — это и есть тот самый пьедестал, с которого рукой подать до всенародной славы. Поэтому из критиков барон нанимал самых толковых, которые умели писать остро и если это надо, даже зло. Но зато и похвала их была сродни золотому самородку, а не кучке песка, в один момент смываемого временем.

Таким образом, посредственная актриса стараниями барона Редлиха за пять лет стала настоящей звездой. При этом Дельфина, женщина недалекого ума, была уверена, что обязана успехом в первую очередь себе, своей красоте и своему таланту. Красота мадемуазель Бокаж была бесспорной. Но если бы на театральных подмостках все решала она!

Когда уверенная в своих чарах Дельфина вышла на сцену, она даже не поняла, чем грозит ей пустая литерная ложа. Зал был полон, и только пустые кресла в этой ложе, самой близкой к сцене, демонстрировали мадемуазель Бокаж откровенное презрение общества, куда она отныне не была допущена.