Наталья Андреева - Мы поем глухим

Происходящее казалось Эрвину Редлиху нелепостью. А он терпеть не мог нелепостей. Он решил дать Александрин время, чтобы она остыла. Но уже на следующий день он начал скучать. Гордость мешала барону Редлиху поехать к ней немедленно.

«Пусть она сначала извинится, — подумал он. — Она наговорила мне немало дерзостей, да еще и оскорбила, назвав негодяем! Александрин должна признать свою ошибку и извиниться, ибо я таких обвинений не заслужил».

Эти извинения он мог принять в любой форме, даже в качестве простой записки, приглашающей его на обед. Несколько раз барон спрашивал, нет ли ему писем? Письма были, но от нее — ничего.

На второй день он все еще считал, что это нелепость. Всего лишь недоразумение. На третий день барон заскучал всерьез.

«В конце концов, не все ли мне равно, что у нее было за прошлое? — подумал он. — Да кто о нем знает? Женился же на ней человек благородного происхождения, пойдя против воли своего императора, пренебрегая мнением высшего света? Женился, дал ей свое имя, титул и любил ее, пока смерть их не разлучила. Значит, она того достойна. Иначе выходит, что он не испугался, а я, барон Редлих, — трус».

Поневоле он начал вспоминать все то хорошее, что у них было с Александрин. Ее смех, ее роскошные волосы, яркие глаза, ее прекрасную грудь, которой он не уставал любоваться. Вспоминал те ночи, что они успели провести вместе. Ничего подобного с мадемуазель Бокаж у Эрвина Редлиха не было, хотя Дельфина и считалась самой красивой женщиной в Париже.

Вдруг он понял, что впервые в жизни был счастлив, потому что рядом была она . И по какой-то нелепой причине он несчастлив сейчас, хотя она все так же рядом, буквально в десяти минутах езды.

На четвертый день он вызвал к себе Армана Рожера.

— Ты можешь сказать мне, что случилось на самом деле? — в упор спросил он.

— Я тебя не понимаю, — отвел глаза Арман.

— Графиня сказала, что ты пытался… Черт! — он вскочил. — Я не в силах это выговорить! Арман, как ты мог?! Я понимаю: в тебе говорила обида. Ты хотел отомстить за смерть своего отца. Но ведь речь идет о женщине! О слабой женщине, которой ты попытался отомстить тем способом, который не достоин дворянина! Человека благородного, коим ты являешься! Офицера, Арман! Но ведь это же низость!

— Потому что она тоже женщина низкая! Ей не впервой отдаваться мужчине без любви! И даже за деньги!

— Значит, это правда?!

— Она и за тебя выходит только из-за денег! Чтобы по-прежнему оплачивать долги своего любовника, как она уже это делала!

— Очередная ложь, — уверенно сказал барон Редлих. — Вы просто хотели нас поссорить, месье Рожер. Вам отказали, и вы решили отомстить. Выбрав очередной, недостойный для человека вашего происхождения способ: клевету. Ваше письмо… — барон Редлих резко выдвинул ящик секретера и достал исписанные листы бумаги. — Вот ваше письмо, — он порвал сложенные листы сначала пополам, затем еще раз вчетверо. — Это наша с вами дружба. Которой конец.

— Эрвин, не надо! — вздрогнул Арман Рожер.

— Друзья так не поступают. Если бы ты решил жениться, я бы не стал наводить справки о твоей невесте. Тем более если бы я знал, что ты ее любишь. Что ты ею дорожишь. А ты позволил себе вмешиваться в дела, которые тебя не касаются! — закричал барон Редлих. — Ты позволил себе решать, с кем я буду счастлив, а с кем нет! А на каком основании?! И по какому праву? Кто ты такой?! Судья?! Палач?! А может быть, ты сам Господь Бог?! Ты всего лишь мерзавец, который пытался силой овладеть невестой своего друга! И это после всего, что я для тебя сделал?! Убирайся!

— Я делал все это для тебя, — еле слышно сказал Арман Рожер.

— Ошибаешься! Ты делал это для себя! Потому что твое самолюбие было уязвлено. Ты захотел женщину, а она тебе отказала. А мне она дала свое согласие. Ты прекрасно знал, что это моя женщина. Тебе хотелось хоть чего-нибудь моего . Хотелось узнать, почему я, барон Редлих, хозяин Парижа, а ты ничтожество! Я хотел вернуть тебе алмаз, который графиня у тебя якобы украла, но теперь считаю, что этого делать не надо. Иначе ты подумаешь, что ты прав.

— Эрвин…

— Все. Уходи. Ты украл у меня три дня жизни, — барон Редлих посмотрел на часы. — Уже почти четыре. Четыре дня счастья, которые я мог бы провести с любимой женщиной. Я никогда не думал, что ты именно так меня отблагодаришь.

Когда Арман Рожер вышел из его кабинета, барон Редлих хотел было немедленно ехать на улицу Анжу-Сент-Оноре. Потом опомнился.

«Она, должно быть, уже спит. Или собирается спать. Завтра… Я поеду к ней завтра», — он счастливо улыбнулся и вернулся за письменный стол. Надо было еще раз перечитать проект закона, который завтра должны были обсудить на заседании кабинета министров.

…Утром в половине двенадцатого барон Редлих приехал на улицу Анжу-Сент-Оноре.

— Графиня уже встала? — весело спросил он у дворецкого.

Тот посмотрел на барона крайне удивленно:

— Как? Разве господин барон не знает? Графиня и ее спутник уехали этой ночью. Мы как раз хотели спросить у господина барона, как поступить с обстановкой? Посуда, утварь… Не прикажете ли, сударь, все это продать с молотка, как вы поступили, когда опустел особняк на улице Тетбу?

— О чем ты говоришь? — побледнел барон. — Какая обстановка?! Какая посуда?!

— Мадам почти ничего не взяла с собой. Только несколько своих платьев, но, полагаю, вам, господин барон, они, все одно, ни к чему…

Эрвин Редлих оттолкнул его и вбежал в опустевший дом. Только тут он понял, что все это правда: Александрин уехала.

— Куда она уехала?! С кем?! — накинулся он на несчастного дворецкого.

— Мадам не сказала. С ней был мужчина. Очень красивый мужчина, сударь, брюнет.

— О, черт! — закричал барон Редлих и выбежал из дома.

— Сударь! Для вас оставили записку! — крикнул ему вслед дворецкий.

— Записку? — резко обернулся барон. — Какую записку? Дай сюда!

Он нетерпеливо вырвал из рук дворецкого конверт и разорвал его. Из конверта выпал листок, на котором было несколько строк. Барон сразу узнал почерк Александрин. Она писала:

Эрвин (зачеркнуто). Сударь! Я навсегда уезжаю из Парижа. Наша помолвка, согласно вашему желанию, расторгнута. Вы свободны. Желаю вам счастья с вашей избранницей, кем бы она ни была. Забудьте навсегда, как я забыла вас, недостойную вас.

Он скомкал листок и кинулся к своему экипажу.

— В Сент-Пелажи! — крикнул он кучеру.

На полпути барон опомнился и велел повернуть в другую сторону. Теперь он ехал в Тюильри.

«Что толку ехать в Сент-Пелажи? — подумал Эрвин Редлих. — Она наверняка заплатила все его долги. В тюрьме его больше нет. Она заплатила его долги и увезла из Парижа. О, черт! Почему я его не убил? Мне надо было приказать, чтобы его зарезали! Чтобы утопили в Сене его труп! Я дурак! Но куда же я еду? К королю, конечно! Я поеду к королю! Я добьюсь, чтобы этих двоих вернули в Париж! Где бы они ни были!»