Стивен Сейлор - Орудие Немезиды

Прямо перед скрытой под балдахином ложей, внизу, на песке арены, покрытом лужами крови, толпились рабы. Некоторые были в грязных лохмотьях, другие, те кто работал в доме, в белых полотняных туниках. Сюда согнали всех — мужчин и женщин, стариков и подростков. Одни стояли неподвижно, как статуи, другие, напротив, в смятении, не находя себе места, со страхом озираясь по сторонам. В руках у каждого был тупой деревянный меч. Каким должен был казаться им мир с пятачка арены? Пропитанный кровью песок под ногами, высокая, круглая стена, масса окружавших их плотным кольцом лиц, не спускавших с них глаз, полных злобной ненависти… Говорят, что с настила арены человеку не видно богов, лишь пустое голубое небо.

Я увидел в этой толпе Аполлона. Правой рукой он поддерживал за талию старика, за которым ухаживал в пристройке. Поискав в толпе глазами, я не нашел Метона. Сердце мое радостно забилось: я подумал, что, может быть он как-то спасся. Но тут же увидел как он протискивается к Аполлону и прижимается к его ноге.

— Как это понимать? — сухо спросил меня Красс.

— Нет, Марк Красс! — воскликнул я, указывая пальцем на арену. — Как понимать вот это?

Красс сверкнул на меня глазами — полузакрытыми, как у ящерицы, но голос его звучал ровно.

— У вас жуткий вид, Гордиан. Разве не ужасно он выглядит, Гелина? Словно какой-нибудь недоглоданный кусок, выпавший из Челюстей Гадеса. Голова разбита — наверное, ударились о стену? А на тунике блевотина, да?

Я мог бы ему ответить, но у меня слишком колотилось сердце, а в висках молотом стучала кровь.

Красс сцепил пальцы.

— Вы спрашиваете, как это понимать. Вы имеете в виду то, что здесь происходит? Я, разумеется, сказал бы вам раньше, если бы знал, что вы так опоздаете. Бои гладиаторов уже прошли. Одни из них уцелели, другие мертвы. Тень Луция это утешило, а толпу развлекло. Теперь на арену выгнали рабов — вооруженных, заметьте. Этакая армия подонков. Через минуту я выйду на площадку перед вами, чтобы толпа могла меня видеть и слышать, и объявлю о начале самого изысканного и грандиозного развлечения — публичного свершения Римского правосудия, живого осуществления божественной воли.

Рабы моего дома здесь, в Байях, поддались богохульному подстрекательству Спартака и ему подобных. Они причастны к убийству своего хозяина, что с очевидностью доказано и чего вы не смогли опровергнуть. Теперь они годятся только на то, чтобы стать примером для других. В задуманном мной спектакле они будут воплощать тех, кого больше всего боится и презирает толпа: Спартака и его мятежников. Поэтому я и вооружил их, как видите.

— Почему вы не дали им настоящее оружие? — спросил я. — Например те мечи и копья, которые я обнаружил в воде около эллинга?

— Разумеется, это бойня! — Голос Красса звенел резкой, острой, как кремень, злобной нотой. — Но как может быть иначе, когда солдаты Красса встречаются с бандой рабов, всегда готовой к возмущению?

— Это позор, — с отвращением пробормотал Муммий. Лицо его было пепельно-серым. — Бесчестье! Римские солдаты против стариков, женщин и детей, вооруженных деревянными игрушками! В этом нет ни доблести, ни славы! Верьте мне, это не делает чести ни моим солдатам, ни мне…

— Да, Муммий, я понимаю твои чувства. — Голос Красса жег, как кислота. — Ты во власти плотского соблазна, греческой изнеженности. Ты ничего не знаешь об истинной красоте, истинной поэзии — строгой, неумолимой поэзии Рима. И еще меньше разбираешься в политике. Неужели ты действительно думаешь, что бесчестна месть за смерть Луция Лициния, римлянина, убитого рабами? В этом есть некая суровая красота соблюдаемой чести. Кроме того, это политически выгодно для меня как здесь, так и на Форуме.

— Что же касается вас, Гордиан, то вы подоспели как раз вовремя. Разумеется, я не планировал посадить вас в своей личной ложе, но, уверен, у нас найдется место и для вас, и для вашего мальчика. Экону тоже нездоровится? Он же еле держится на ногах… А это кто с вами, Гордиан — ваш друг?

— Это раб Александрос, — ответил я, — как вы уже, наверное, сами поняли. — Тот наклонился к моему уху:

— Это он! — услышал я его шепот. — Я уверен в этом! Видно, я запомнил его лицо лучше, чем сам думал. Я узнал его сразу, увидев сейчас снова: именно этот человек убил хозяина…

— Александрос? — переспросил Красс, поднимая бровь. — Он выше, чем я думал, но ведь эти фракийцы все высокого роста. И выглядит, несомненно, достаточно сильным, чтобы раскроить человеку череп тяжелой статуэткой. Вы молодец, Гордиан! Вы поступили очень мудро, приведя его прямо ко мне, хотя, правда, в последний момент. Я объявлю о том, что он схвачен, и пошлю его на смерть вместе с другими. Или, может быть, сохранить ему жизнь, а потом отдельно распять, в завершение игр?

— Убейте его, Красс, и я прокричу во всю силу своих легких имя настоящего убийцы Луция Лициния!

Я вытащил из-за пазухи окровавленную накидку и швырнул ее к ногам Красса.

Гелина качнулась вперед и вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не упасть. Муммий побледнел, а Фабий уставился на меня беспокойным взглядом. Ората покосился на грязную материю накидки. Метробий, поджав губы, обхватил за плечи Гелину, словно желая ее защитить.

Один лишь Красс оставался невозмутимым. Он покачал головой и посмотрел на меня как учитель, укоряющий за плохо выполненное домашнее задание ученика, которому не пошли впрок его многократные объяснения.

— В ночь убийства, перед тем как бежать для спасения собственной жизни, Александрос все видел своими глазами, — продолжал я. — Все! Труп Луция Лициния, убийцу на коленях рядом с телом, царапавшим на плите пола имя Спартака, чтобы отвести подозрение от себя, и лицо убийцы. Это был не раб. О, нет, Марк Красс, у человека, убившего Луция Лициния, не было других мотивов, кроме всепоглощающей алчности. Он продавал оружие за золото Спартаку. Он отравил Дионисия, когда тот оказался слишком близок к раскрытию истины. Он столкнул меня с причала, пытаясь утопить в первую же мою ночь в Байи. И он же подослал убийц, чтобы прикончить меня в лесу сегодня ночью. Этот человек не раб, а римский гражданин и убийца. На небесах нет такого закона, который оправдал бы кровавое убийство невинных людей в наказание за его преступления.

— Но кто же этот человек? — мягко спросил Красс. Он оттолкнул носком сапога измятую окровавленную накидку. Поморщившись, вдруг нахмурился, словно начиная осознавать, о чем шла речь.

Я открыл рот, чтобы ответить на его вопрос, но меня опередил Александрос.

— Вот же он! — крикнул он, поднимая руку. И указал пальцем — но не на Красса.

Муммий зарычал сквозь оскаленные зубы. Вскрикнула Гелина. Метробий продолжал ее поддерживать, обнимая за плечи. Ората казался несколько растерянным. Красс стиснул зубы.