Иван Любенко - Лик над пропастью

Ни одна из жертв не успела издать ни звука, если не считать кровавого всхлипыванья первого, внезапно пробудившегося бородача.

В соседней комнате послышалось какое-то движение. Ардашев указал горцу в сторону кунакской, поясняя жестом, что напарник может заняться Зелимханом, а все остальное — его забота. В ответ тот отрицательно качнул головой, сомневаясь, видимо, в способностях напарника. Адвокат пожал плечами, огляделся, поднял с пола подушку и, не говоря ни слова, шагнул в комнату. Послышались три коротких хлопка.

Через несколько секунд он появился и, стряхивая с плеча прилипший пух, невозмутимо проронил:

— Пора наведаться к твоему хозяину, Шакур.

— Да, — осклабился тот. — Я лишу эту свинью не только ушей, но и носа. Пошли!

Едва они ступили за порог, из окна противоположной сакли раздался выстрел, и осетин, будто споткнувшись о камень, повалился на землю. Дважды пальнув навскидку, Ардашев ринулся к дому. Ему повезло: теперь он находился в безопасной зоне. Прижавшись к глинобитной стене, он стал подбираться к окну. До него донесся тяжелый стон. «Видимо, мой выстрел оказался удачным», — рассудил Клим Пантелеевич. Когда до противника оставался всего один шаг, он выстрелил дважды в оконный проем и перебежал на другую сторону. Рванув дверь, он ворвался в комнату. Внутри пахло сгоревшим порохом и мяукал котенок.

На полу, облокотившись на стену, сидел Зелимхан. Его глаза были открыты. На мертвых губах застыла глупая, бессмысленная улыбка. В безжизненной руке торчал «Смит-энд-Вессон». Судя по всему, два выстрела из трех достигли цели. Первая пуля попала разбойнику в правое плечо, а вторая угодила точно между глаз. У ног мертвеца ползал белый котенок.

Адвокат обыскал покойника. У самого пояса он нашел притороченный кожаный мешочек, в котором горцы обычно носят пули. Но вместо свинца там лежали снятые с жертв обручальные кольца, серебряные и золотые крестики. Среди них был и тот, который носил отец Кирилл. Там же обнаружился и золотой хронометр Генри Мозера. Он прихватил мешочек, свои часы и мяукающее белое создание, взирающее на него с надеждой.

Во дворе присяжный поверенный склонился над телом Шакура. Горец был мертв. Папаха слетела с его головы и обнажила повязку, скрывающую еще не зажившие ушные раны. В кармане у него лежала окровавленная, пробитая пулей фотографическая карточка, на которой была запечатлена молодая женщина в национальной одежде. Рассмотреть ее было невозможно. «Все местные барышни похожи друг на друга, как бусинки четок. Особенно когда они носят эти черные безликие платки», — подумал Ардашев и оставил фотографию рядом с покойником. Его внимание привлекло оружие убитого. Это была та самая винтовка Энфилда образца 1853 года, гильзу от которой он подобрал на месте, где прятался стрелок, пытавшийся его убить. «Тогда получается, что во время фазаньей охоты в меня целился Шакур? Да, занятная вырисовывается пьеска! Тут есть о чем поразмыслить. Однако сейчас не время для рассуждений. Стрельба разбудила аул, и пора уносить ноги», — здраво рассудил Клим Пантелеевич и зашагал к лесу.

Обратную дорогу он нашел без труда. Ориентироваться помогали характерные приметы: то замеченный ранее каменный столб с выбитыми христианскими крестами, то знакомый куст красного шиповника на пригорке, то сожженная молнией сосна, попавшаяся на глаза, когда его вели туземцы.

Через пять часов утомительного горного перехода показалась избушка ветеринарного поста. Неподалеку стояли взнузданные лошади, а у костра отдыхали казаки. Заметив путника, дозорный подал условный знак. Появились вахмистр и офицер, который шел навстречу. В нем Клим Пантелеевич узнал подполковника Фаворского.

Ардашев сидел в своем кабинете и, утонув в любимом кресле, гладил белого котенка, привезенного в Ставрополь. На столике лежала стопка прочитанных газет. Все первые страницы местной прессы чернели траурными рамками. Известие о гибели целой экспедиции потрясло не только Ставропольскую губернию, но и соседнюю Терскую область. Шутка ли? Семь лучших представителей общества были убиты.

Жандармский подполковник Фаворский, никогда не общавшийся с репортерами, вдруг изменил своему правилу и дал подробное интервью «Ставропольским губернским ведомостям». Он честно признался, что все предыдущие сообщения о смерти Зелимхана оказались ошибочными. За главаря шайки принимали его подручных. Не преминул жандарм и поведать, что заслуга в устранении беспощадного разбойника и его пособников принадлежала присяжному поверенному Ардашеву, который не только сумел вырваться из плена, но и уничтожил всю банду. О Шакуре офицер не сказал ни слова. За проявленную доблесть Терское областное жандармское управление представило присяжного поверенного Ардашева к ордену Владимира III степени.

Адвокат поднялся, подошел к окну и, не выпуская крошечное создание из рук, мысленно вернулся к событиям третьего дня. Сразу после встречи с Фаворским он повел казаков к тому печальному месту, где на экспедицию напали туземцы. Спустившись в пропасть, они сумели поднять наверх лишь несколько трупов, вернее то, что осталось от изъеденных шакалами и исклеванных орлами тел. Было очень странно, что бездыханное тело диакона Кирилла сохранилось довольно хорошо. Священнослужитель покоился на скалистом выступе так, как будто только что прилег отдохнуть. Его глаза были открыты и обращены в небо. Ни Кампуса, ни учителя Гласова, оставившего дневниковые записи, ни фотографа Мокина не нашли. Вот уж действительно — канули в небытие.

В Нижнем Архызе сколотили гробы и утром следующего дня убиенных отправили на телегах по направлению к Баталпашинску, с тем чтобы потом их доставить до станции Невинномысская, откуда по железной дороге до Ставрополя всего несколько часов ходу.

Процессия ехала медленно: лошади уставали и каждые двадцать верст приходилось делать часовую остановку. И это очень раздражало Клима Пантелеевича: он хотел добраться домой быстрее, чем слухи о гибели экспедиции долетят до Вероники Альбертовны. Не оставалось ничего другого, как объявить Фаворскому, что он поедет вперед на перекладных. Но и жандармский подполковник не горел желанием удлинять свои скитания еще на двое суток и потому, поручив сопровождение печального груза вахмистру, составил компанию адвокату.

Дорогой они обсудили немало перипетий последнего месяца. Ардашев, испытывая давнюю симпатию к Владимиру Карловичу, поведал ему почти обо всех соображениях относительно случившегося. «Почти» означало, что, по заведенной привычке, он никогда не выдвигал гипотез, а говорил лишь о том, в чем был абсолютно уверен. А в данном случае, к сожалению, догадок и вероятий было гораздо больше, нежели ясных и логичных выводов. Так что по большей части приходилось описывать экспедицию и последующее освобождение. Да и что скажешь, если имитация суицидов Тер-Погосяна и Маевского, нелепая смерть Белоглазкина и покушение Шакура, нападение на геологоразведочную экспедицию и пропажа переписки аланского митрополита никак не увязывались вместе. Все выглядело как цепь отдельных, не зависящих друг от друга трагических обстоятельств. И куда запропастились свитки? И что все-таки собирался рассказать Шакур? А недавнее похищение невесты Кампуса? Кому и для чего оно понадобилось?