Дональд Томас - Смерть на коне бледном

Те немногие европейские путешественники, кому довелось созерцать белесую вершину, поднимающуюся резной главой из скальных плеч, сравнивали ее со сфинксом. Но воины короля Кечвайо, никогда не слыхавшие о сфинксах, называли гору Изандлваной — Коровьим Брюхом. Ведь главным промыслом этих племен был забой скота.

Над восточными холмами блестело солнце, прохладный свет быстро растекался по западным склонам и наконец полностью озарил широкую долину. У подножия Изандлваны дремал лагерь захватчиков. Сзади его прикрывала скала. Проходы между белыми остроконечными палатками, выстроившимися ровными рядами, напоминали прямые городские улицы. За лагерем — там, где поднимался к перевалу скалистый откос, — громоздились ряды запряженных быками повозок с продовольствием для двух тысяч солдат. Среди поклажи лежали и боеприпасы, коих с лихвой хватило бы, чтобы перестрелять всех мужчин и женщин между рекой Буффало и мысом Доброй Надежды.

Слева от лагеря четверо артиллеристов в темных мундирах и беретах охраняли батарею семифунтовых полевых орудий. В полумиле от них на травянистой равнине среди колючих зарослей конные часовые патрулировали подступы к северному плато. Натальских добровольцев можно было узнать по черным мундирам, а валлийцев из 24-го пехотного полка ее величества — по ярко-красным.

Лагерь просыпался, от полевых кухонь к небу потянулись белые дымки. Охотник видел в бинокль, как растет очередь из бородатых пехотинцев в черном, с котелками в руках дожидающихся своей порции консервов, галет и чая. Холодный воздух над равниной постепенно прогревался в лучах солнца. Возле палаток выстроилась длинная колонна всадников. В столь ранний час звуки разносятся далеко, и лошадиное фырканье, топот копыт и позвякивание упряжи плыли в прозрачном чистом воздухе прямо к восточным холмам.

— Шагом!

Отряд двинулся стройной колонной по бурой равнине. Кавалеристы в алых мундирах направлялись к подножию Малагаты.

Во главе кавалькады скакали несколько человек с золотыми кокардами на белых шлемах — офицеры британского генерального штаба. Разведчик хорошо знал этих людей. Первым ехал лорд Челмсфорд, генерал-лейтенант гренадерского гвардейского полка, главнокомандующий британской армией в Южной Африке. Это был высокий и стройный мужчина с прямым аристократическим носом. Челмсфорд сражался за королеву в Крыму и Абиссинии, в Бенгалии и Пенджабе. Сейчас же, оставив часть войска в лагере, он вел конный отряд на поиски неуловимого врага.

За лордом следовали адъютанты и другие офицеры. Ближайший к нему всадник, долговязый денди, имел обыкновение презрительно усмехаться и апатично растягивать слова. Охотнику был хорошо знаком и этот опустившийся Аполлон, предпочитавший свои отпуска проводить в игорных заведениях увеселительного сада Креморн и публичных домах Риджент-стрит.

Ночью под покровом темноты охотник проник в лагерь противника и выбрался из него, минуя часовых с той же легкостью, с какой облачко скользит по лику луны. Теперь же он не мог даже подняться из травы, освещаемой рассветными лучами, и оглядеть себя. В тот миг он, пожалуй, напоминал больного, умирающего в госпитальном бараке от лихорадки.

Солнце постепенно согревало равнину, но охотника все еще терзал крысиными зубами ночной холод. Время от времени он трясся всем телом и отбивал зубами чечетку; бинокль в руках ходил ходуном, глаза слезились. На протяжении последнего часа ему казалось, что рассвет так никогда и не наступит.

Отряд Челмсфорда продвигался к дальним холмам, за ним стелилась пыль. Вместе с генерал-лейтенантом в поиск отправилась бо́льшая часть кавалерии. Всадники должны вернуться к вечеру, а до того времени лагерь останется под охраной полковника Генри Пуллейна и его 24-го пехотного полка.

Лучи восходящего солнца разогнали остатки утреннего тумана. Доносившиеся из восточного ущелья странные звуки, напоминающие пчелиный гул, постепенно смолкли, словно издававшие их существа испугались приближения всадников.

Молчаливый товарищ охотника, прижав когти к оперенной груди, нырнул вниз, а потом снова воспарил. Птица низко пронеслась над одиноким холмом, возвышавшимся посреди равнины как раз между восточной грядой и лагерем у подножия Изандлваны. Великолепный хищник ничуть не боялся распростершегося в высокой траве человека, ведь тот не мог причинить ему вреда.

Охотник чуть приподнялся, стараясь, чтобы его не выдали блики бинокля. Его лицо было обветренным, скулы под неровной щетиной обгорели на солнце. Подле него на земле лежала фляга, но вода закончилась еще ночью. Время от времени он все же открывал емкость и вместо влаги втягивал прохладный воздух.

Наконец охотник встал. Затекшее тело слушалось плохо. Теперь уже не страшно, даже если кто-то в лагере и заметит его. После наступления рассвета одинокий всадник не вызовет подозрений. Ярдах в двадцати серая в яблоках кобыла выгнула шею и медленно поднялась с примятой травы. Почти все было готово для драмы, которой предстояло разыграться здесь вскоре. Облаченного в форму натальских добровольцев конника примут за одного из патрульных, а значит, можно свободно перемещаться по равнине, пока не настанет время уходить через лагерь. В его распоряжении около часа.

Он направил кобылу к восточной полукруглой оконечности оврага. Теперь здесь царила тишина. Ночью часовые всполошились бы, услышав шаги или шелест травы, но днем никто не обратит внимания на всадника.

Охотник осторожно пробирался по плато, и вот наконец перед ним открылись подступы к одиноко стоящему коническому холму и оврагу. Тут до него снова долетел тот загадочный звук, жужжание неведомых пчелиных войск. На раскинувшейся внизу равнине и окружающих ее отрогах по-прежнему не наблюдалось никакого движения.

Лошадь неторопливой иноходью несла на восток своего хозяина, неотличимого издали от кавалериста из отряда натальских добровольцев. Но вот каменистая тропа оборвалась. Всадник спешился и подвел кобылу к обрыву пятисотфутовой высоты, под которым простирались предгорья. Жужжание таинственного растревоженного улья слышалось теперь громче и отчетливей. Укрывшись за высоким кустом, охотник сквозь просвет в ветвях оглядел убегающий вниз склон. В узком ущелье он увидел как раз то, что и ожидал.

Человек менее опытный и искушенный не поверил бы своим глазам и решил, что причудливые тени и солнечный свет сыграли с ним злую шутку. Ведь вместо иссохшей травы известняковые стены на добрую милю покрывала темная гладкая масса. Кое-где мелькали обтянутые звериными шкурами овальные щиты, порою солнце взблескивало на отполированном металле. Гул усиливался, и в теплом воздухе разносилось приглушенное эхо. Это был голос волнующейся перед битвой армии, ворчание пробудившихся воинов.