Дональд Томас - Смерть на коне бледном

Сержант опустил глаза, но потом снова посмотрел на нас:

— Боюсь, капитана убили именно потому, что он не отдал злодею эти жуткие вещицы. А сделать это он не смог бы, даже если б захотел, и все из-за меня.

— Но откуда у Джошуа Селлона эти жуткие, как вы сказали, вещицы? — спросил я.

— От миссис Кэри. Бедная женщина получила их по почте, когда вернулась в Англию. В посылке не было письма. Мерзавец хотел дать ей понять, что ни смерть ее мужа, ни гибель принца не случайны. Бедняжка должна была осознать, как жестоко с ней обошлись, увериться, что ничего нельзя сделать. Ее гонителю это доставило изощренное удовольствие. Он жаждал сообщить ей о своем существовании, завладеть всеми ее мыслями, стать к ней ближе, чем был когда-то супруг.

— Но враги просчитались, и бедная леди отнесла эти «сокровища» в военную полицию и сообщила о коварном заговоре, — с надеждой в голосе предположил я.

— Нет, — покачал головой Альбер Гиббонс, сержант военной полиции, будем отныне называть его так, — но они действительно не учли, что семьи Кэри и Патни-Уилсон связывают узы верной дружбы. Благородная леди обратилась к другу, который тоже пережил огромную потерю, и он должен был попросить о помощи вас и Шерлока Холмса. Большой промах со стороны наших врагов, и надеюсь, они сильно о нем пожалеют.

— Что же теперь станет с этими вещами? С лентой и ремешком? — спросил я.

— У меня есть на этот случай специальные указания, — улыбнулся Альберт Гиббонс. — Мистеру Лестрейду, который приходил сюда вместе с вами, о них ничего не известно. При всем моем уважении, сэр, мистер Лестрейд не военный, а в нашей ситуации надобны настоящие солдаты. К вечеру лента и ремешок окажутся в надежном месте, где их не добудет и целая армия. Но нам было важно, чтобы вы их увидели.

— Все идет так, как и должно, — заметил Холмс чуть позже, когда мы стояли на улице перед Лэндор-меншенс.

Я горжусь тем, что перед лицом опасности способен оставаться хладнокровным и замечать то, чего не увидел бы обычный человек. И все это благодаря военному прошлому и профессиональной медицинской подготовке. Когда к нам на порог пожаловал Сэмюэль Дордона из иностранной медицинской миссии Евангелической церкви, я внимательно оглядывал Бейкер-стрит. Так же пристально я следил и за его уходом. По части бдительности я старался не отставать от моего друга, Шерлока Холмса. Разумеется, театральные гастроли майора Патни-Уилсона были просто смешны и, вместо того чтобы сделать его незаметным, вызывали подозрения. Тем не менее никто не преследовал нашего гостя на улице, и ничье внимание он не привлек.

В Карлайл-меншенс Шерлок Холмс непременно обнаружил бы слежку. Однако опасения были напрасны. Конечно же, потом мы выяснили, что за окрестностями тогда наблюдал сержант Альберт Гиббонс, но он действовал в наших интересах и доложил бы, если бы за нами увязался шпион. И в гражданской, и в военной полиции служат так называемые сотрудники в штатском, они не носят формы. Вот и Гиббонс сражался на этом невидимом фронте.

Холмс вел себя так, словно нам ничего не угрожало со стороны Морана и его сообщников. Я же, увы, полагал, что любому человеку свойственно остерегаться опасности. Но есть люди, для которых в риске кроется смысл бытия, и они намеренно поддразнивают недругов. Подобные смельчаки ищут дуэли, когда легко можно решить дело миром. Именно к такой категории относился Холмс.

Несомненно, Роудон Моран теперь считал нас врагами. Однако Селлона убил не он. Полковник числился в списке пассажиров лайнера, который причалил в Фуншале на Мадейре за пять дней до гибели капитана. Холмс справился у клерка пароходной компании, который знал Морана в лицо, и тот подтвердил факт его присутствия на судне. До Лондона было слишком далеко: по крайней мере три дня морем и еще два на трансконтинентальном экспрессе из Лисабона — полковник не успел бы добраться до Англии к тому моменту, когда застрелили Селлона.

— И потому Рамон не приехал, — с ехидной усмешкой сказал Холмс.

— Прошу прощения?

Со дня убийства капитана прошло два дня. Мы попивали виски возле камина, огонь почти догорел.

— Рамон. Иностранец, который собирался снять квартиру напротив Карлайл-меншенс. Ту самую, откуда, по мнению Лестрейда, стреляли. Этот джентльмен так и не появился в Лондоне. Вы, конечно, заметили, что «Рамон» — анаграмма имени Моран? Очень просто и совсем по-детски.

Я и внимания на это не обратил, потому что ум мой был занят совсем иными вещами, тем не менее счел за благо ответить:

— Да, разумеется.

— Моран не мог убить Джошуа Селлона: не успел еще добраться до Англии. И именно поэтому дразнит нас этой анаграммой. Полагаю, нынче полковник редко марает руки и совершает убийства только в особых случаях. Вся эта глупая история с «Рамоном» — та же самая игра в кошки-мышки. Нам лишний раз напоминают: Моран — кукловод, а мы — послушные марионетки, которых дергают за ниточки.

— Но какая ему с этого польза?

— Очевидная, друг мой. Злодей треплет наши нервы, чтобы мы забеспокоились, перестали рассуждать здраво, начали делать глупости. А сейчас, если не возражаете, я отправлюсь в спальню и почитаю Джорджа Мередита на сон грядущий. Это единственный из романистов, чьи книги я готов перелистывать бесконечно. Давно уже собирался перечесть «Испытание Ричарда Феверела», его первый и, пожалуй, лучший опус.

Вот так завершились несколько удивительных дней, повлекших за собой ту самую ночь. Ночь ужаса.

Я испытывал страх на поле боя, однако ничего неожиданного в том не было, к тому же меня окружали мои товарищи. А вот ужас — ужас каждый из нас переживает в одиночку, но об этом мне еще предстояло узнать. Представьте только: химера, в которую отказывается верить разум, душит вас ледяными пальцами, а рядом нет никого, кто протянул бы руку помощи… Тем вечером перед моим мысленным взором еще витал призрак мертвого капитана Селлона, но куда ему было до грядущего иррационального кошмара.

В ту ночь я понял, насколько отличается настоящий ужас от его призрачной тени, от школьного розыгрыша, когда завернувшийся в простыню шутник кричит по-совиному. Совсем иначе колотится сердце, стиснутое безотчетным страхом. Будто ты внезапно очнулся в собственном гробу в полной тишине. Краем глаза заметил быстрое, необъяснимое движение в знакомой комнате: мышь пробежала там, где не может быть никакой мыши. Уловил крик на самом пределе слышимости, но звук этот коснулся лишь твоих ушей. Невыносимый ужас настигает в одиночестве, его, как и боль, каждый должен пережить самостоятельно.

Пожалуй, самый зловещий испуг вы испытываете в знакомой обстановке: это похоже на предательство верного соратника. Мозг парализован, голос рассудка умолк. В ту ночь в своей спальне на Бейкер-стрит я знал: происходит что-то абсурдное. Я, который посмеялся бы над привидением за окном или же духом, постукивающим в стену.