Николай Свечин - Убийство церемониймейстера

Успехов тебе.

Твой Анатолий.

Извини, повторюсь: будь осторожен!»

Лыков вздохнул, отложил письмо и пробежал глазами характеристику бывшего агента. Ишь ты! Образованный человек Спиридон Агейчев! Почти окончил Комиссаровское училище [32]. Но недоучился последний год и подался в сыщики. Деньги на занятия кончились или призвание почувствовал? Других полезных сведений Алексей не нашел и вернулся к письму Эффенбаха. Да, сподобил Господь… Вот из-за таких, как Агейчев-Снулый, и ненавидят в народе полицию. Убийства на Руси, слава Богу, редки. Основные силы сыщиков отнимает раскрытие краж. И здесь представляется нечистоплотным людям большое поле для махинаций. Часто агент приходит к потерпевшему и прямо спрашивает: сколько мне дашь, если я отыщу похищенное? Умные сразу соглашаются. А конфискация имущества как вещественных доказательств? Бывает, что следствие длится годами. И все это время обворованный человек ждет… Уж сам не рад, что обратился в полицию. У кого есть деньги, приходят и потихоньку выкупают свое же кровное. Иногда платят до трети стоимости! А начальство делает вид, что ничего не знает…

Алексей подозвал помощника и вручил ему пакет. Велел приготовить описание Снулого и раздать тем же околоточным. А потом скататься в Мокруши и найти там молодую вдову Марию Евдокимовну, что сдает в аренду лабазы. С самой дамочкой не встречаться, а собрать о ней справки: адрес, фамилия, знакомства и что о ней говорят люди.

Озадачив Валевачева, Алексей взялся за просмотр конфискованных бумаг. Больше всего их оказалось у Лерхе, да еще на трех языках! Если французский сыщик кое-как понимал, то немецкого не знал вовсе. Поэтому он поручил разбор Гольтгойеру, временно приданному Особенной части. Молодой человек, еще один «русский немец белокурый», рьяно приступил к делу.

Лыков быстро изучил немногочисленную корреспонденцию Арабаджева и не нашел ничего стоящего. Что интересно, никаких связей с родней! Коллежский асессор словно отрезал себя от собственных корней. Два-три приятеля по Одессе, переписка с Экспедицией церемониальных дел, и все.

Закончив с Арабаджевым, надворный советник взялся за Дуткина. В его бумагах преобладала коммерческая переписка: годовые отчеты, паи, дивиденды… Пухлый конверт был набит приглашениями в Зимний дворец на балы и большие выходы. Похоже, Илиодор Иванович не выбрасывал ничего, украшенного вензелем императора. Алексей перебирал билеты рассеянно и хотел уже отложить конверт, как вдруг обнаружил между ними необычный листок-четвертушку. На нем почерком Дуткина было написано:

«Устин Алексеевич! Нам надобно все-таки переговорить. Поступок Ваш не может остаться безнаказанным, самый Господь Вседержитель такого не потерпит. Однако, поскольку дуэль между нами невозможна, остаются другие средства. Опомнитесь, пока не поздно! Иначе мне придется наказать Вас за бесчестные оскорбительные выходки.

Я приду завтра к вечеру. Разговор наш будет серьезный. Обращаюсь к Вам как к обладателю придворного звания: не позорьте его. Дайте мне удовлетворение, деньги – бог бы с ними, но удовлетворение надо дать. Мне хватит простых устных Ваших извинений. Слышите ли? Извинений всего-навсего.

Иначе Всевышний всему судья, а я за себя не ручаюсь.

Состоящий в должности церемониймейстера Высочайшего Двора

Илиодор Дуткин.

4 июня 1892 года, собственная квартира».

Лыков был ошеломлен. Хотелось протереть глаза. Он перечитал записку еще раз. Вот так удача! И заодно приговор Простаку… Бегемотик с нелепыми усами не только угрожал Дашевскому местью. Он приходил к нему в ночь убийства! Стало быть, явился не один, а с ангелом мщения Спиридоном Агейчевым. И тот грамотно все провернул. Уловку с лакеем наверняка предложил убийца – заказчику такое было не по умственным силам. Зато денег много! Так они и сговорились. Все обнаружилось до смешного просто, а он, Лыков, огород городил. Впрочем, в сыске так часто бывает, удивляться нечему. Дуткин – слабый человек, ему не устоять под тяжестью вновь открытых доказательств.

Надворный советник отложил записку, осмотрелся. В кабинете Особенной части кипела работа. Валевачев составлял портрет Снулого, Гольтгойер шуршал бумажками на немецком языке, Шустов что-то строчил с невероятной быстротой. Порадовать, что ли, артель?

После некоторых раздумий Лыков решил пока промолчать. Нужно сначала получить признание незадачливого мстителя. Как же он не уничтожил такое письмо? Действительно, глуп как баран. Ведь знает, что Департамент полиции открыл дознание по убийству Дашевского. И не сжег черновик с угрозами.

«А почему черновик, – немедленно спросил сам у себя сыщик. – Помарок в нем нет. В бумагах Дуткина нашлось немало проб пера: тот был аккуратист и переписывал текст при любом исправлении. А тут все чисто, разве что буквы вразнос. Волновался, ясное дело… Может быть, он не отослал письмо? Грозное предостережение, и одновременно крик души оскорбленного человека. Написал в приступе умоисступления, а когда остыл, передумал. Надо срочно повторить допрос».

– Юрий Ильич, – окликнул Алексей своего помощника, – вы инструкцию околоточным составили?

– Доканчиваю, Алексей Николаевич, – ответил тот.

– Как завершите, езжайте на Офицерскую. Сосредоточьтесь на поисках Снулого, и пусть люди Вощинина тоже помогают. А вдову с Мокруш искать не нужно.

– Это почему? – удивился Валевачев. Шустов тоже заинтересованно поднял голову. Ишь, туда же, старый холостяк! Подавай ему дамочек на расправу…

– Потому! – отрезал начальник Особенной части. – Сразу видать, что действительную не служили, если приказы переспрашиваете… Налево кругом и шагом марш!

Валевачев, окончательно заинтригованный, с трудом подавил вопрос. Чего это шеф такой веселый? Не иначе нашел что-то важное. А говорить не хочет!

Лыков же молча встал и вышел. Он собирался поделиться своим открытием с Дурново, однако того не оказалось на месте. Был свободен вице-директор Стуарт, но Особенная часть подчинялась напрямую директору, и Алексей не захотел плодить себе начальство. Вместо этого он протелефонировал из приемной в Окружный суд, предупредил, что сейчас приедет, и отправился на Литейный, 4.

Следователь по особо важным делам коллежский асессор Добужинский был сыщику хорошо знаком. Когда Алексей вошел, он снял очки с тонкого носа и задал очень короткий вопрос:

– Ну?

– Есть! – так же лаконично ответил гость, протягивая лист бумаги.

Добужинский прочитал записку Дуткина и воскликнул:

– Четвертое июня! А Дашевского зарезали в ночь с пятого на шестое! Когда наш герой набивался ему в гости. Вот это да…

– Именно так, Федор Петрович. И обратите внимание на тон! «Я за себя не ручаюсь», «иначе мне придется наказать вас»… Лихо написано!