Эрик Вальц - Тайна древнего замка

Три рыжих женщины встревоженно переглядываются всякий раз, как видят меня. Я чувствую исходящую от них ненависть. Викарий объяснил мне, что Фернгильда, Фрида и Франка были обручены с мужчинами, которые погибли в боях с венграми. Эти мужчины были сыновьями немой служанки.

Потому ли они так страшат меня? С тех пор, как я узнала об этом, у меня сердце сжимается от боли всякий раз, как я вижу их. Эти женщины всегда ходят вместе, связанные общим горем.

Я думаю о том, мог ли мой муж убить их женихов. Лехель так хорошо управляется с мечом… Или мои братья. Верхом на своих закованных в броню жеребцах они отправили на тот свет уже немало людей. Хотя я и знаю, что вряд ли это так, меня печалит мысль о том, что все же это возможно.

Но боюсь я этих рыжих женщин не потому, что мое племя причастно к смерти их возлюбленных. Все дело в их песнях.

Кто забрал жизнь

у прислужника смерти?

Дай же ответ.

Целыми днями я смотрю из окна на восток, туда, где живут наши боги. Свет зимы рассеял берега зримого, нет ни горизонта, ни границ, и иногда я могу притвориться, будто совсем недалеко от дома. На зубцы крепостной стены ложится изморозь, дыхание серым облачком срывается с губ, а я думаю о том, что сейчас делают мои дети. Жольт любит ловить рыбу, насаживая ее на копье, а потом потрошить ее и засаливать на зиму. Левди перестраивает хижину и стойла для лошадей, готовясь к морозам. Эмеше еще слишком маленькая, она может лишь любоваться полетом птиц, словно считывая письмена, которые рисуют на небе их крылья. Когда становилось холодно, мы грелись у огня, и я рассказывала Лехелю и детям истории. Но этой зимой я осталась одна со всеми своими рассказами.

Я встречала его по многу раз в день. Он смотрел на меня.

Вначале он удивился, увидев, что я свободно хожу по замку. А потом…

Потом — он не знал, нужно ли ему что-то сказать.

Потом — думал, что он может сказать.

Потом — смутился.

Потом — улыбнулся.

Вчера он подошел ко мне и сказал:

— Я хочу попросить у тебя прощения за то, что случилось тогда.

Я ему верю. Он говорит правду, но абсолютно ничего не понимает. Он допустил две ошибки в одном простом предложении. Как он мог даже предположить, что такое можно простить? Будто он всего лишь случайно наступил мне на ногу или испачкал мне платье! И как он мог говорить, что это случилось «тогда»! Он должен знать или хотя бы предполагать, что то, что он сотворил со мною, происходит каждый день, потому что я каждый день вспоминаю об этом.

И я в мыслях своих кричала на этого мужчину. Не «тогда», а «сейчас», сейчас это произошло, сегодня! Но он не слышал этих криков. Он слышал только собственные слова.

— Как думаешь, мы могли бы отправиться на конную прогулку? Я покажу тебе лес и реку. Берега вскоре затянет корка льда, тебе понравится. Я знаю, ты не говоришь на моем языке. Но ты все равно понимаешь, что я хочу тебе сказать, правда?

Он хотел, чтобы я позабыла о том, что он сделал. Да, я действительно не говорила на его языке. И я понимала, что он хочет мне сказать. И чувствовала, как он вожделеет меня.

Я подняла и опустила ресницы, и ему это понравилось. Он подумал, что так я говорю ему: «Да». Я не стала его разубеждать.

— Ты не пожалеешь об этом. Кстати, меня зовут Бальдур. Бальдур, понимаешь? Это мое имя. А тебя? Как зовут тебя? Я Бальдур. Баль-дур.

Пока он говорил со мной, словно с птицей, которую учат словам, я думала о том, что мне делать с этим нежданным поворотом судьбы. Решения богов всегда остаются загадкой для людей.

Пока Бальдур стремился завоевать мое расположение, его жена Элисия пыталась навязаться мне в подруги. Но, мне кажется, это лишь совпадение. Не думаю, что Бальдур рассказал Элисии о том, что изнасиловал меня. Ее интерес ко мне не основывался на сочувствии или желании поддержать меня. Напротив, мне казалось, что ей самой нужны внимание и поддержка. Не то чтобы она была несчастна. Скорее немного одинока. Но почему она хотела, чтобы рядом была именно я? Это странно, ведь у Элисии, как и у ее матери, больше всего причин ненавидеть меня. Я не сталкиваюсь с графиней, потому не знаю, что она думает обо мне. Мне известно лишь, что она добивается моей казни.

Элисии нет дела даже до того, что ее отец собирался переспать со мной, прямо там, в купальне. Она не держит зла за это ни на него, ни на меня, а я не могу этого понять.

Я вот всегда старалась не обращать внимания на любовниц моего отца. Их было четверо, и тех, кто любил его, я ненавидела, ведь они были соперницами моей матери, тех же, кто испытывал к нему отвращение, я презирала, хотя и должна была бы чувствовать к ним сострадание. Но они сами избрали эту судьбу. Отец спал с ними, когда хотел, он брал их против их воли, он оскорблял их, бил, насиловал, потому что чувствовал их ненависть. Я презирала их за то, что ни у одной из них не хватило мужества отомстить ему. Они могли бы вспороть ему живот, выколоть глаз, отрезать член, подмешать ядовитых грибов в еду, придумать еще что-то, чтобы не выносить больше это унижение.

Элисия — странная женщина. Она видит что-то во мне, но я и сама не знаю, что именно. Сегодня она сказала:

— Я ношу дитя под сердцем. И этому ребенку нужна будет кормилица. Я хочу попросить тебя стать кормилицей моего ребенка. Будь ему второй матерью.

Во имя богов, подумала я. Что с этой женщиной? Почему среди всех в замке она выбирает именно меня? У нее есть три рыжеволосые полногрудые служанки, у нее есть деньги, она может заполучить любую кормилицу, даже если ни одна женщина в замке ей не нравится.

Я покачала головой, отказываясь. Для меня предложение Элисии было неприемлемым. Как я могу стать кормилицей этого ребенка, отец которого обесчестил меня, а теперь домогается моей любви! Как я могу стать кормилицей чужого ребенка, если мои дети растут без матери, думая, что я мертва!

— Не смущайся, прошу тебя. Это же совершенно естественная просьба.

Мне хотелось кричать от ярости. Моя судьба и так уже решена окончательно и бесповоротно. Как я могла бы…

Но мой рот будто сам собою открылся, и я услышала:

— Да, я стану кормилицей твоего ребенка.

Что подвигло меня на это? Расположение духа? Воля богов? Или что-то темное, злое?

Бильгильдис

Опухоль твердеет, она становится могильным камнем на моем теле. Сегодня Раймунд посмотрел на меня и сказал: «Что это у тебя на губе?» Я отерла рот и увидела, что моя рука сделалась влажной, липкой и алой. Я жестами дала старику понять: «Ни слова об этом, никому!» И он расплакался. Я думала, он обрадуется, что мне настал конец, думала, он даже молил Господа о том, чтобы Всевышний избавил его от меня, поместил эту опухоль ко мне в живот, учитывая, как я обращаюсь с ним… Но нет, что он делает, мой старик?! Он рыдает! Я еще никогда не видела, чтобы он так убивался, даже после смерти наших сыновей. Час от часу не легче…