Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

— Предусмотрел, да не досмотрел. У меня этот агрегат! У меня! Увел я его в Америке, пока Гуталин величием упивался. Нет у него теперь ничего, кроме величия. И опереться может он только на нас, если мы пожелаем его поддержать. А еще на Холована он может опереться, который неизвестно где, да еще на девчонку сопливую. Понял!

— Но Гуталин уже сообразил, к чему дело клонится. Он уже спохватился.

— Допустим, сообразил. Допустим, Гуталин прислал девку на контроль. И лучше ничего выдумать не мог, кроме парашютов и языков заграничных. Да только бояться нам нечего. Ты на нее посмотри! О чем вид ее говорит? Говорит о том, что не на кого Гуталину больше положиться. На морде написано: дурочка. Только с гонором.

С утра одевается Настя в темное и уходит в лес. Леса на спецучастке много. Оттяпали чекисты кусочек на волжском берегу, не постеснялись. Спецучасток — это как бы тайная запасная столица области. Товарищ Сталин в соответствии с той же логикой и для всего Советского Союза тайную столицу строит. Заодно — и для всей Европы, и для всей Азии. Вон там, в Жигулях. На той стороне Волги. Хитер товарищ Сталин. Рядом развернул грандиозное строительство Куйбышевской ГЭС, крупнейшей в мире. С одной стороны, столице Европы много энергии потребуется. С другой — строительство ГЭС служит, кроме всего прочего, маскировкой строительства подземного города. Все знают, что великая стройка вокруг — Куйбышевская ГЭС. Лагерей кругом столько, что в Куйбышеве ночи белые, как в Ленинграде. Столько тут зон запретных, столько электричества в тех зонах жгут, что по ночам рассеянным светом вся область озарена. Хоть газету читай.

Так вот: гонят зэков эшелонами в Куйбышев, и все понимают — на строительство ГЭС. Разгружают машины и механизмы — для строительства ГЭС. Тысячи тонн стали и цемента потоками идут — все понятно: строительство ГЭС.

Все знают про ГЭС. И мало кто — про подземный город. Посмотришь на откосы Жигулей — ничего подозрительного не увидишь. Спрятано все. Так и возле спецучастка НКВД ходить можно из года в год: в лесу забор зеленый да проволока, да собачки брешут. Что за забором? Да мало ли что! У нас вообще все секретно.

Смотрят чекисты на Жар-птицу. Понимают. Вещмешок иностранный. Ботинки на подошвах толстых. «Люгер» на боку. Внимание ей. Почтение. Запретил Бочаров говорить о ней, запретил вопросы задавать. Так оно и без вопросов ясно: диверсантша. В лагере испанских детей не по-нашему лопочет. В языке совершенствуется. Ясно без вопросов — прислали готовиться генерала Франко исполнить. Дело нужное.

Исходила Настя спецучасток. Ничего интересного. Ничего подозрительного: лес, станция железнодорожная в лесу, массовые захоронения, стрельбище, брошенный храм, дом отдыха, дети испанские, склады. Сегодня наткнулась на дорожку расстрельную. Между станцией и могилами вытоптана дорожка. На этой дорожке — загон. Настя его пустым видела, заборы в два роста, доски внахлест, но ворота настежь. В загоне десять шкафов. По пять отделений в каждом. Шкафы в загоне — подковой. Но явно загон не простаивает. К нему не заросла народная тропа.

Вытоптана трава — словно стадо слонов тут каждую ночь на водопой ходит. Бегает Настя лесами туда-сюда: не следят ли? Нет. Не следят. В лесу она рывок делает, а потом затаится и смотрит. Нет, не следят. Убежать она отсюда не может. И по лесам ничего интересного ей не найти. Спокоен старший майор государственной безопасности Бочаров. Волнения не проявляет. Уверен в себе.

Посмеивается.

Каждый день на спецучастке стрельба. То ли на стрельбище тренируются, то ли людей стреляют. Наверное, и то, и другое. Рабсила в тоннелях жигулевских быстро изнашивается. Так ее эшелонами — сюда, на спецучасток. Видела Настя, как эшелоны вползают через ворота спецучастка. И — к станции.

Загоняют эшелоны поздно вечером. Стоят они на станции до рассвета. А с рассветом оцепляют станцию, загон и могильники конвоем…

Растянул меха гармонист, и грянула песня:

И подхватили:

Обыкновенные люди. Романтики. Скромные герои. Делают важное дело — стреляют врагов. Чем больше настреляют, тем быстрее наступит светлое будущее. Их незаметный героический труд — это борьба за счастье всего человечества. За мир на земле.

Хороший вечер. Тут на спецучастке летом, как в санатории, семьи руководящего состава НКВД живут. Тут и руководство областное отдыхает: секретари обкома, прокурор, товарищи из облисполкома. С семьями. Каждый вечер на поляне возле реки все общество собирается. Уху вечерами варят, раков. Пиво холодное прямо из бочки. Так пиво и называется — «Жигулёвское».

Запретил Бочаров про Настю сплетничать. И не сплетничают. Тут женщины особые. Понимают: болтни лишнего…

Так что не болтают. Но знают: прислал товарищ Сталин девчонку готовиться к убийству самого Франко. Или Троцкого. Нет, конечно, не Троцкого. Учит она, говорят, испанский язык — это против Франко. Троцкий ведь в Мексике живет. Если бы мексиканский язык учила, то тогда понятно…

И женам партийных руководителей — кивочком: вон та, глазастенькая. Это которая? Да вон же! Это та самая? Да как же на такое дело такую тощую? Генерал Франко вон какой жирный. Справится ли? Тссс…

Согрелась Жар-птица у стога сена, слушает разговоры вокруг, улыбается своему чему-то. Качнулись синие жигулёвские утесы за Волгой, задрожало мягко черное небо, и полетела Жар-птица в прекрасную страну, в страну будущего, где люди будут честными и добрыми, даже честнее и добрее, чем сейчас…

И решила Настя, что нет тут никакого заговора. Нет и все. Просто ищет она заговоры и хочет найти, а тот, кто ищет — тот всегда находит. Это из наших песен известно. Нет заговора на спецучастке Куйбышевского управления НКВД. Не могут такие добрые, такие честные люди устраивать заговор против власти рабочих и крестьян, против товарища Сталина, который власть народа защищает от примазавшихся проходимцев.

Подсел Бочаров.

— Ну как тренировки?

— Хорошо.

— Не помочь ли чем?

— Нет, спасибо.

— А знаешь, Жар-птица, тебя сегодня видели возле загона.

— Знаю.

— Ты, конечно, не догадываешься, зачем в загоне шкафы стоят? А у нас поверие: если кто из непосвященных эти шкафы увидит, то жить ему недолго. Человек может увидеть такие шкафы только раз в жизни, и тут же должен умереть.

— А как же вы и ваши люди?

— Ко мне и моим людям это не относится. Мы — посвященные. Нам тайна шкафов доверена. Мы работаем с этими шкафами. Это, так сказать, наши средства производства. Потому это поверье нас как бы не касается. А вот тот, кому эта тайна не доверена, умирает быстро после того, как такой шкаф увидит.