Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Если и можно представить, что за многие годы коммунисты опрокинутый сейф не пытались взломать, то уж Бочаров бы его стороной не обошел. Следовательно, если сейф не взломан, значит, сюда Бочаровым положен. Если сейф заперт, значит, Бочаровым заперт.

Найти старинный сейф Путиловского завода с комплектом ключей и бросить его картинно под груды щебня Бочаров вполне мог. Лучшего тайника не придумать. В церковь эту доступ имеют только Бочаров и его друзья, но только с его разрешения. Постороннему в церковь не забраться. А если и заберется, вряд ли внимание обратит на ржавый сейф, который на виду у всех опрокинутый лежит. А если и обратит внимание, так не откроет.

Сейф и вправду чудовищный. Не видала Настя раньше таких.

Осмотрела внимательно. Сейф весь ржавый, а скважина замочная совсем не ржавая. Скважина чистая. Скважина маслом ружейным смазана. Даже запах чувствуется.

У Насти воспоминание с детства осталось. Бродили они с отцом по лесу, нашли полянку у железнодорожной ветки, решили дальше не идти, решили грибов не собирать, решили просто сидеть на солнышке, бабочек ловить. К вечеру домой пошли. Настя отцу и говорит:

— Ты знаешь, тут рядом секретный военный завод.

Согласился отец:

— Правда, тут рядом секретный военный завод. Только тебе-то откуда знать?

— Все просто, — Настя отвечает. — День провели у ветки железнодорожной, и ни одного поезда.

— И что?

— А то, что рельсы до блеска накатаны. Ветку железнодорожную используют, но только ночами.

— Так, может, не военный завод, а гражданский?

— Чего же они днем поезда не гоняют, а ждут ночи?

— А может часть воинская?

— Воинской части незачем из года в год каждую ночь что-то возить. Мы же тут в прошлом году были, тогда тоже рельсы блестели.

— Хорошо, — отец не сдается, — может, и вправду завод, но почему ты думаешь, что рядом?

— Потому что линия не магистральная. На магистральной линии движение было бы. А это ветка тупиковая. Далеко ли ветка может тянуться?

Тогда-то ей отец и сказал в первый раз: быть тебе, Анастасия, шпионкой. Великой.

И сейчас та же ситуация: сейф вроде брошен, только кто-то его регулярно открывает и закрывает. Краешки скважины блестящие, как те рельсы, накатанные до блеска. Частенько ключ в этом отверстии бывает. И массивные стальные петли, на которых дверь сейфа сидит, смазаны. В пазах чуть-чуть пыль налипла. Туда налипла, где подтеки масла. Все ясно: в сейфе Бочаров что-то важное держит. И это никак с его официальной деятельностью не связано. Официальные секреты в рабочих кабинетах в сейфах хранятся.

— Давай, товарищ сейф, с тобой познакомимся. И на «ты» перейдем. Я человек простой. Меня Настей зовут.

Надевает Настя перчатки, достает отмычки. Ключом-подборником в дырочке крутит, гвоздиками, шпильками. Не поддается замок.

Поздно в октябре рассветает. Темно в церкви, потому как окна замурованы. Только полосочка света по полу. Это лучик через пролом в крыше забрался. Это полдень.

Поняла Настя, что уже долго с сейфом работает, но не открыть его. Не открыть.

И знает Настя, знает не логикой, а чувством женским, что именно это и есть тот самый сейф, что именно в нем содержится то, что ей нужно, что Холованову нужно, что нужно товарищу Сталину.

Но как-то Насте даже и жалко сейф вскрывать. Вроде как чью-то душу наизнанку выворачивать. Медведь, а не сейф. Страшный и неприступный. А тоже ведь жалко. Обняла Настя ржавого железного великана:

— Медведюшка ты мой! Люблю тебя. Люблю тебя, железного. Люблю тебя, несуразного. Жизнь моя в тебе, проклятый. И черт с тобой, и с твоим содержимым. Храни для себя. Храни, жадина железная. Я тебя просто так люблю. И до самой смерти любить буду. И если выживу, приеду сюда и заберу навсегда к себе. Вычищу тебя и покрашу. И любить буду. И сейчас люблю. Люблю как Сталина. Люблю как…

Хотела Настя сказать, но не сказала, кого любит. Просто вспомнила большого человека. Человека в красной шелковой рубахе. Вышел он тогда перед народом, огромный, как сейф Путиловского завода. Мощный, как сейф Путиловского завода. Неприступный, как сейф Путиловского завода.

Отвернулась Настя от сейфа. Спиной к нему прижалась. Сидит, и самой себя жалко. Почему счастья в жизни нет? Если вспомнить все плохое, что с нею случилось, то хоть плачь. Вот она и плачет. Второй в жизни раз. Много в душе накопилось. Жизнь несуразная.

Сидит Настя, слезы по щекам грязной рукой мажет. Никому не нужна, никем не любима. Былинка-пусто-цвет. Не Жар-птица, а лисенок тощий. Болтают про нее в монастыре. Зря болтают. Ничего нет между ними, и никогда не было.

Не вошел тогда большой человек на помост, но взлетел. А она стояла в стороне и все ждала, когда позовет: «Настюха, а ну иди, покажись народу». Он тогда был таким красивым. Так его все любили. А она — больше всех. Больше, чем все они вместе.

Он позвал ее к народу, а она не к народу, она к нему летела. Цех литейный с ума сходил, ее увидев. А все потому, что она в тот момент вся изнутри светилась. Даже искорки с нее сыпались. Она любовью светилась. Любовью искрилась.

Обняла Настя сейф неприступный, как любовь свою неразделенную.

— Медведюшка мой. Люблю тебя. И ничего от тебя не жду. Ни на что не надеюсь. Дурак ты железный.

И кулаком его.

Так иногда тоже любовь выражается. Кулаком. Чтобы любимому существу больно было. И еще есть выражение любви. Высшее. Уйти от существа любимого. Навсегда. Бросить. Порвать. Чтобы всю жизнь потом вспоминать. С горечью и болью.

Уходить, решила уходить. Времени у нее до вечера много. Но она уходит, чтобы себе больно было.

И ему.

Потянула отмычку на себя. Не выходит.

Повернула влево-вправо. А внутри сейфа — щелк.

Щелкнуло внутри сейфа.

Не поверила Жар-птица.

Ей и не хотелось, чтобы он открылся. Она знала, что не откроется. Уже и не старалась открыть. Поняла, что невозможно. Смирилась. А он…

А он щелкнул. Теперь только ручку повернуть.

Схватилась Настя за ручку и тут же бросила, вроде тронула железяку раскаленную. Сообразила: на боку сейф, поверни ручку, дверь сама и отвалится, как полка откидная. А в двери если не тонна, так полтонны. Прихлопнет ее дверь, как муху. И будет грохоту на всю округу. Как же его открыть без грохота? Тот, кто этот сейф открывает, как-то же исхитряется.

Рядом шпалы сухие навалены в кучах щебня. Щебень понятно откуда: давным-давно снаряд об стену грохнул, обломки внутрь церкви летели. А кто сюда в церковь шпалы притащил? Зачем? Неспроста они тут.

Подложила Настя две шпалы под дверь сейфа. Повернула ручку. С глухим стоном отвалилась дверь, но немного: уперлась в шпалы.

Теперь шпалы понемногу оттаскивать. Также понемногу дверь раскрывается…