Тери Браун - Порожденная иллюзией (ЛП)

Не желая быть превзойденным, он начинает вытягивать из другого моего уха цветные шарфы. Вокруг нас уже собирается народ, и возбуждение заставляет мое сердце биться чаще. Мама говорит, что я позерка, но я предпочитаю считать себя артисткой. Тем более я уже несколько недель не выступала на улице. Уличная магия не сочетается с блеском нового респектабельного образа, которому мы пытаемся соответствовать.

– Чудесно, – говорю я, хватая шарфы и сминая их в плотный шар, и подмигиваю собравшимся вокруг зевакам. – Я как раз их искала.

Зрители смеются, оценив шутку. Крутанув запястьем, я резко раскрываю ладонь перед лицом коротышки. Раздается несколько вздохов и разрозненные аплодисменты – окружающие поняли, что шарфики исчезли.

– Эй, – добродушно смеется зазывала, – они же мои!

– Мне очень жаль.

Я ставлю корзину на землю у своих ног, чтобы освободить обе руки. Да, теперь я действительно рисуюсь, но выступать перед публикой так здорово! Невозможно устоять.

– Может, вы примете взамен вот это...

Я стряхиваю с левого запястья три серебряных браслета. Их создал бостонский ювелир специально для меня, и без них я никогда не выхожу из дома. Как и без колоды карт и ножа-бабочки, что сейчас лежат в моей сумочке. Какое-то время я ловко жонглирую браслетами, чтобы продемонстрировать всем, что это три отдельных кружочка. Затем ловлю их по очереди одной рукой и сжимаю вместе. Через пару секунд раскрываю ладонь и слышу дружный вздох зрителей – браслеты теперь соединены друг с другом словно звенья цепи.

Коротышка смеется и разводит руками:

– Сдаюсь, вы победили!

Мальчишка проворно шныряет среди разбредающейся публики и раздает листовки. Я снова надеваю браслеты и достаю спрятанный в корзине комок шарфиков. Спрашиваю:

– Ничего не потеряли?

Коротышка берет шарфы и засовывает их в карман своих мешковатых брюк.

– Что ж, совсем неплохо... для девчонки.

– Благодарю, – говорю я, пропуская мимо ушей последнее замечание.

Если бы я спорила с каждым фокусником, отпускающим ехидные комментарии по поводу моей принадлежности к женскому полу, то у меня бы совсем не осталось времени для магии. Гораздо лучше – превзойти этих насмешников на сцене, где это действительно имеет значение.

– Завтра мы с моей мамой выступаем в «Ньюмарке».

– Шикарно! Как я понимаю, магическое шоу?

В животе неприятно екает. Хотела бы я, чтобы это было просто магическое шоу.

– Да, в программе есть немного моих фокусов, но в основном я помогаю матери. Она менталист. Если хотите прийти, я могу оставить для вас билеты на кассе. Просто скажите, что вы от Анны Ван Хаусен. – Я киваю в сторону мальчика. – Я оставлю билеты для вас обоих.

– Это было бы великолепно! Меня зовут Эцио Триест.

Зазывала протягивает свою грязную руку, и я твердо ее пожимаю.

– Возможно, вас с матерью заинтересует другое шоу. В воскресенье вечером. Данте! – кричит он мальчишке, который все еще раздает листовки каждому, кто готов их принять. – Дай леди одно из приглашений.

Я с улыбкой принимаю бумагу, затем возвращаю Эцио его монету.

Взглянув вниз, на листовку, читаю заголовок, и окружающий мир тускнеет.

«ПРИЗРАКИ СУЩЕСТВУЮТ?

ГУДИНИ ГОВОРИТ «НЕТ» И ДОКАЗЫВАЕТ ЭТО!»

– Спасибо, – шепчу и, развернувшись, бреду прочь, с трудом передвигая отяжелевшими ногами.

Звон в ушах заглушает шум проносящихся мимо автомобилей. Через полквартала я сбавляю скорость, комкаю листовку и бросаю ее в канаву. Остановившись, пытаюсь успокоиться. Острый глаз моей матери замечает все, и меньше всего я хочу, чтобы она узнала, что Гудини в городе.

Я пялюсь на бумагу в сточной канаве, закусив губу. Оглядевшись, поднимаю листовку, как могу разглаживаю и, сложив, засовываю на самое дно корзины. Туда, где мать не найдет.

«Ну и что тебя так удивляет?», – думаю по дороге домой. Да, большую часть года он гастролирует, но ведь Нью-Йорк – его родной город. Стоило догадаться, что однажды наши пути пересекутся.

Добравшись до нужного здания, трясу головой, решая больше не думать о Гудини. Во всяком случае, до тех пор, пока моя мать не прослышит о его приезде.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь очистить разум, и окидываю взглядом свой новый дом. Когда-то это была частная резиденция, но недавно ее разделили на две квартиры. Наш новый импресарио любезно нашел нам жилье и все подготовил к нашему приезду. И я все еще жду, когда и чем придется расплачиваться за эту «любезность». Я доверяю агентам настолько же, насколько доверяю законникам. Возможно, даже меньше. От законников хотя бы знаешь, чего ожидать. А вот агенты говорят одно, а делают другое. Все, с кем мы имели дело прежде, либо крали наши деньги, либо использовали контракт, чтобы добраться до бесспорных прелестей моей матери.

Но мне действительно нравится этот дом: песочного цвета, с коваными перилами, сверкающими на солнце, и широким радушным крыльцом. И неважно, что на этой же улице есть еще дюжина точно таких же зданий, это – особенное. Мой первый настоящий дом. Я часто мечтала, как буду жить в таком вместо постоянных путешествий.

И хотя возбуждение от проживания на верхнем этаже этого чудесного старого здания (а не в дрянном отеле) еще не улеглось, вместе с тем я испытываю неприятное чувство, что недостойна всего этого. Дом олицетворяет степенность и респектабельность. А обо мне – подружке карманников и цирковых уродцев – того же не скажешь. Остается надеяться, что теперь, когда у нас наконец появилась первая постоянная работа, я смогу оставить прошлое позади и стать достойной такого дома. Щеки заливает краска стыда, стоит вспомнить представление, которое я только что устроила. Приличные девушки не показывают фокусы посреди улицы. И у них не бывает жутких видений о будущем. Перед глазами проносится кадр с маминым лицом, и желудок сжимается.

Я чувствую острую потребность лично убедиться, что с ней все в порядке. Взлетаю по каменной лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и распахиваю дверь.

– Уф!

По ту сторону двери молодой человек в черном костюме и котелке хватается за руку.

– Прошу прощения! Вы в порядке?

Кажется, его плечи заполняют всю комнату, и он такой высокий, что мне приходится вытянуть шею, дыбы увидеть его лицо. Незнакомец приподнимает брови. Его глаза невероятно темные, почти черные, словно самая сердцевина лакричного леденца. Мое дыхание прерывается, щеки горят. Я узнаю его. Парень с улицы.

К моему удивлению, на его щеках тоже появляется румянец неловкости.

– Это я должен поинтересоваться, в порядке ли вы. Вы бежали так, словно за вами черти гонятся.

Эти странные слова, как и манера, с которой незнакомец их произносит, заставляют меня вскинуть голову. Это точно не акцент. Больше похоже на то, что он смакует родной язык и старается выговаривать каждое слово от первого до последнего звука.