Тери Браун - Порожденная иллюзией (ЛП)

– Спокойной ночи, мама.

Ложась в кровать, я все думаю о том мамином взгляде. Она действительно разочарована, что я не доверяю ей свои мысли и мечты? Я только что упустила возможность сблизиться с собственной матерью? Или это игра? Наверняка и не скажешь.

* * *

Одежда тяжелым грузом тянет меня вниз. Я не могу дышать. Мама. Я должна ей помочь. Легкие горят огнем. Она выкрикивает мое имя. Я не могу дышать. Мне очень жаль.

Я просыпаюсь мокрая от пота; ноги запутались в клубке одеяла. Отпинываю его и прислушиваюсь. Тишина. Проверяю, как там мама, и сердце постепенно успокаивается. Сходив на кухню и попив воды, возвращаюсь в комнату. Мысли путаются. Почему это происходит? Все реально? Ложусь обратно в кровать и натягиваю одеяло до подбородка.

Страх усаживается мне на грудь, будто толстый кот, и заглядывает в глаза. Уолтер, видения, неизвестный преследователь… Как хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно поговорить. Кто-то понимающий. Кто сможет помочь. Я сворачиваюсь в клубок и накрываюсь одеялом с головой.

Никогда прежде еще не чувствовала себя такой одинокой.

Проснувшись через несколько часов, радуюсь солнцу, сияющему за окном. В солнечные дни страху не за что зацепиться. Сегодня я поговорю с Коулом.

Я быстро умываюсь, больше чем обычно переживая о своем внешнем виде. Вспоминая о пальцах Коула на моих губах, трижды меняю шляпку, хоть и обзываю себя при этом неразумной дурочкой. От нервозности сердце аж подпрыгивает, словно подбрасываемые жонглером кегли. И причина не только в предстоящей встрече с соседом, но и в том, чему он может меня научить. Потому что я точно знаю: вчера вечером я почувствовала, как он через стол протягивает ко мне свою нить эмоций. У Коула такие же способности, как у меня.

Я подкрашиваю губы, но тут же, недовольная, все стираю. Я не яркая и не таинственная. Глядя на себя в зеркало, гадаю: что же видят другие? «Красивая молодая девушка» – так назвал меня Оуэн. А Коул считает меня красивой? Рядом с моей матерью, вслед которой оборачиваются все мужчины на улице, трудно сказать.

В отличие от мадам Ван Хаусен, которая меняет облик в зависимости от настроения, я всегда выгляжу одинаково – серьезной и задумчивой, – независимо от того, что надеваю и пользуюсь ли косметикой. Сегодня на мне черные шелковые чулки, синее шерстяное платье и темное пальто с запахом. И, наконец определившись, я надеваю новую черную шляпку-клош с цветком из бисера на боку. Я выгляжу умной и современной, но никак не очаровательной. Горя от нетерпения, отворачиваюсь от отражения и собираю вещи.

Спускаюсь вниз и замираю перед дверью. Нужно постучать? Спросить у мистера Дарби, могу ли я поговорить с Коулом? Как бы себя повела приличная девушка?

От необходимости это выяснять меня спасают открывшаяся дверь и появившийся оттуда Коул.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Мгновение мы просто смотрим друг на друга, а затем он указывает на парадный выход.

На улице, может, и солнечно, но воздух потрескивает от мороза, и я натягиваю мягкие кожаные перчатки.

– Не хочешь сходить в кафе «Чайлдс» поесть вафель? – спрашивает Коул, протягивая мне руку.

Я киваю, и мы в молчании идем к надземной остановке поезда. Мимо нас снуют мужчины в темных костюмах и котелках; женщины, в основном служащие, спешат в свои конторы, чтобы выпить первую чашку кофе.

В вагоне тесно, и мы с Коулом пробиваем себе дорогу, прямо как настоящие ньюйоркцы. Здесь мы не можем поговорить, но, когда я цепляюсь за свисающий с потолка ремень, сосед ободряюще мне улыбается. Он прижимается ко мне так близко, что я чувствую чистый аромат его мыла даже под зловонным запахом тел, духов и сигарет, что источают другие пассажиры. Моя голова как раз достает до груди Коула, и я устремляю взгляд туда, где воротник его рубашки встречается с впадинкой на горле. С замиранием сердца смотрю на нее и думаю: каково это, прижаться губами именно туда? В лицо бросается краска, а во рту внезапно пересыхает. Никогда в жизни еще не чувствовала себя столь неуверенно и смущенно.

И в итоге… я залезаю Коулу в карман.

Я не собиралась этого делать! Ведь ни разу так не поступала лет с одиннадцати или двенадцати, но тогда нам срочно нужны были деньги, чтобы уехать из города. Однако стоя так близко к Коулу и чувствуя себя настолько странно, я никак не могу сдержаться. Наверное, потом просто выдам все за шутку и верну ему его бумажник или ключи, ну или что я там обнаружу. Отпущу колкость по поводу опасностей переполненного поезда, и на этом все. Но в тот момент, когда мои пальцы смыкаются на конверте, перед глазами вспыхивает витиеватый женский почерк на адресованном Коулу письме, что лежало на столе мистера Дарби. И я понимаю, что не верну его. Я перетаскиваю конверт в свой карман, щеки мои пылают.

Коул озадаченно смотрит вниз. Я слабо улыбаюсь в ответ и прячу глаза. Не сомневаюсь: вина крупными буквами написана на моем лице. Совсем забыла, что сосед может прочитать меня так же, как я читаю других.

«Чайлдс» встречает нас жизнерадостным синим козырьком и вафельницей на окне, но мне так не терпится начать разговор, что я едва ли обращаю на все это внимание. Прикусив язык, жду, когда Коул заговорит, но он, кажется, не торопится. Я наблюдаю, как он намазывает вафли джемом да еще и поливает сверху сиропом. Затем начинает с аппетитом есть, а я все не решаюсь приступить к своей порции. Пахнет вкусно, но мой желудок слишком сжимается от волнения.

– Ты не любишь вафли?

И снова этот проклятый официальный тон. Глубоко вздохнув, кладу вилку и просто смотрю на Коула. Он глядит на меня в ответ:

– Жаль… – И замолкает; рот сжимается в прямую линию.

Я подаюсь вперед, сердце мое раздувается.

– О чем ты жалеешь?

Он чуть кривит губы:

– Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Тогда бы мне не пришлось объяснять. – И качает головой, словно сам собой недоволен.

– Но ты и не объяснил еще ничего!

– Знаю. У меня это плохо выходит. Никогда не думал, что это будешь ты…

Он все ходит вокруг да около и выглядит так, будто жаждет, чтобы под ногами разверзлась дыра и поглотила его.

– Не понимаю…

– Мне хотелось бы просто позавтракать вместе с тобой, – порывисто говорит Коул. – Без всего остального.

Я изумленно открываю рот и тут же выпрямляюсь:

– Ты стесняешься!

Коул отводит взгляд:

– Наверное. Немного. По крайней мере, в женском обществе. Могу оправдаться тем, что ходил в интернат только для мальчиков.

Это кое-что проясняет. Излишний официоз и то, что Коулу неуютно рядом с моей матерью. Грудь сжимается, а сердце переполняется сочувствием к нему. А затем я вспоминаю, зачем сюда пришла.

За ответами.

– Я догадываюсь, что ты хочешь сказать, – начинаю осторожно, словно крадусь по осколкам стекла. – Но мне правда нужно знать, что происходит. Тебе обязательно надо объяснить мне все остальное.