Эндрю Олвик - Следы апостолов

Спустя пару дней, как и сказала тетушка, он получил официальное приглашение почтить своим присутствием церемонию венчания юной Теофилии Моравской и графа Стажинского в его имении. Быстро собравшись и отдав последние распоряжения своему эконому Адаму, Доминик выехал в Польшу несколько раньше, с таким расчетом, чтобы успеть заехать в Варшаву. Там его ждали неприятный разговор с епископом, через которого он намеревался хлопотать перед Ватиканом о разводе, и, возможно, встреча с Юзефом Понятовским, уже получившим его послание и спешащим в столицу из стана наполеоновских войск в Западной Пруссии.

Дорога заняла два дня. По пути он еще раз обдумал все детали предстоящего похищения и, будучи абсолютно уверенным в успешном исходе всего мероприятия, прибыл в Варшаву в прекрасном расположении духа и с твердым намерением довести начатое до конца.

Епископ принял его не сразу, подчеркнув тем самым свое неудовольствие. Письмо Доминика Радзивилла расстроило его и заставило глубоко задуматься в поисках какого-либо компромисса. Он был уверен, что сможет убедить молодого князя изменить свое первоначальное намерение и не спешить с разводом, который мог негативно сказаться на его репутации. Их встреча состоялась под сводами коллегии, где еще нестарый прелат церкви только что прочел свой доклад о новых вызовах, перед которыми оказалась католическая церковь, и, выслушав одобрительные мнения братии, теперь намеревался посвятить себя чтению и страстной молитве.

— Сын мой, — начал церковник, пытаясь разглядеть в лице Радзивилла признаки сомнения, — не думал, что мне придется выступать в роли увещевателя по столь неприятному для меня поводу. Надеюсь, мои доводы в пользу сохранения существующего status quo, смогут убедить вас отступиться от задуманного и не нарушать скрепленного святой церковью и небом союза.

Однако Доминик был готов к такому повороту событий и потому, со смирением выслушав вступление, все же настоял на своем первоначальном решении, прося епископа быть его заступником перед Святым престолом в деле о разводе с Елизаветой Мнишек. Не без труда заручившись словом молодого прелата, он, не заезжая к жене и не дождавшись Понятовского, отправился дальше, туда, где должен был, наконец, осуществиться его вероломный план.

В дороге молодой князь обычно скучал. Его деятельная натура требовала выражения. Он пробовал читать, но не продвинулся дальше первого абзаца. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, однако в этот раз у него не было попутчика, с которым можно было бы обсудить последние новости из европейских столиц, и он не заметил, как уснул, уронив голову на грудь. Его разбудил стук. Карета стояла. Сквозь забрызганные грязью стекла был виден беленый известью фасад корчмы с низкими оконцами, сквозь которые едва сочился свет.

— Кто здесь? — спросил Доминик, распахивая дверь кареты.

— Адъютант военного министра князя Понятовского, — отвечали ему. — Князь уже два часа, как ожидает вас в корчме.

Обрадованный Доминик, не коснувшись подножки, спрыгнул прямо в грязь и, поправляя на ходу свой костюм, зашагал к двери мимо притихших драгун, составлявших охрану Понятовского. — Через час выезжаем! — крикнул он с порога своему человеку.

Военный министр герцогства Варшавского князь Понятовский сидел один в главном зале корчмы у камина, вытянув ноги к огню. По его напряженному лицу перебегали тени. В руке у него была погасшая трубка с длинным тонким мундштуком из сандалового дерева. Он задумчиво покручивал ус и что-то тихонько бормотал. Рядом на столе стоял графин с вином и серебряный кубок с княжеским гербом.

— Дорогой, Юзеф! — воскликнул Доминик, устремляясь к другу. — Как я рад тебе!

Они не виделись около года. За это время в жизни князя Понятовского случилось многое. Теперь он был уже не только военным министром, недавно одержавшим победу над австрийцами в сражении под Рашином, но и командиром польского корпуса в армии императора Наполеона, что, несомненно, ценилось им куда больше, так как позволяло надеяться на скорый реванш. Вкус победы под Зеленцами так и не смогла перебить горечь поражения восстания Костюшко. Не было дня, чтобы князь Понятовский не мечтал возродить былую славу Речи Посполитой. В этих мечтах Доминику Радзивиллу тоже была отведена своя роль, о которой тот пока и не догадывался.

Разделишь со мной трапезу? — спросил Понятовский. — Я уже два часа тебя караулю, проголодался. — И не дожидаясь согласия, сделал знак своему адъютанту. — Признаться, ты совсем не удивил меня этим своим решением, — продолжал он, наливая молодому Радзивиллу вина. — Представляю, что скажет твоя тетушка.

— Она поймет, — отвечал Доминик, промокнув платком усы. — Сама-то в свое время заставила Кароля вертеться угрем. Пусть теперь не пеняет… Да, кстати, я очень надеюсь на твое участие, о чем и писал к тебе давеча.

— Будь уверен, я приму участие, как только вернусь в Варшаву. Можешь на меня положиться. А что с разводом?

— Обещают хлопотать, но, боюсь, непросто это будет.

— Да, Святой престол такие дела не любит… Но ради верного слуги своего, надеюсь, смягчится и, как всегда, примет мудрое решение.

— Я тоже надеюсь, — поспешил согласиться Доминик, несмотря на гнездившиеся в глубине души сомнения.

— Однако дорого же это тебе обойдется, — заметил его собеседник.

— Я готов заплатить любую цену, пусть даже понадобится достать звезду с неба.

— Не думаю, что тебе понадобится лезть за звездой на небо. То, что нужно Ватикану, у тебя уже есть.

— Поверишь, но я готов отдать все свое золото, только чтобы быть с ней.

Понятовский снова раскурил трубку и покачал головой.

— Нет, мой мальчик, — продолжал он, задумчиво глядя в огонь, — речь не о золоте. Ватикан хочет заполучить двенадцать Апостолов, которых ты хранишь у себя в Несвиже, и тебе придется их отдать, чтобы Папа поставил свою печать на таком важном для тебя документе.

— Нет, Юзеф, не бывать этому, пока я жив! — вскричал Радзивилл. — В моих венах течет кровь королей Речи Посполитой! Мои предки не раз доказывали на деле свою преданность Святому престолу, так что я вправе рассчитывать на снисхождение!

— Что ж, — сказал Понятовский, — на все воля Божья.

Пока накрывали на стол, молодой князь и военный министр вышли на улицу. В редких разрывах облаков были видны первые звезды, отражавшиеся в заполненных водой колеях. Из конюшни доносились громкие голоса драгун, прерываемые взрывами хохота.

— Есть у меня к тебе один разговор, — начал Понятовский, взяв Доминика по-отечески за плечи. — Очень важный разговор, от которого может зависеть многое в твоей жизни.

— Почему вы так побледнели, мой друг, — оторвался от мыслей Отто Вагнер, — да не волнуйтесь, насчет шпиона, я пошутил. Мне, кажется, что мы найдем общий язык. Насколько я осведомлен, Анна Штраубе русская, следовательно, ее племянник, сын ее брата или сестры, тоже русский. Наполовину. Стало быть, самый что ни на есть ортодоксальный носитель этого языка и культуры. А это именно то, что мне и нужно. Скажите, Генрих, как давно вы не были в России?