Николай Свечин - Дознание в Риге

Под конец Вильбоа сказал:

– Блестяще! Ни я, ни Кнаут не додумались бы до этого. Примите мои поздравления. Нам у вас учиться и учиться.

Алексею было приятно услышать такие слова. Но скоро им предстоял бой. Сыщик в очередной раз напомнил своим спутникам:

– Если сунет руки в карманы, сразу ложитесь и отвечайте лежа. Он не репетировал стрельбу по низко расположенным мишеням.

Пролетка между тем перебралась на левый берег. Пассажирам стало не по себе. Трое взрослых опытных мужчин ехали арестовывать одного сопляка. А под ложечкой у них сосало, у всех троих. Лыков истово осенил себя крестом, когда проезжали мимо Троицкой церкви за Гагенсбергской пристанью. За ней показалась лютеранская Мартыновская, в готическом стиле. Сыщик незаметно для других перекрестился и на нее… Хуже не будет! В переулках, идущих к реке, открылся вид на Ригу. Из Задвинья он был особенно красив. Острова, корабли на воде, Замок и шпили соборов. «Увижу ли я это все еще раз? – подумал сыщик. – Или сложит меня сейчас этот щенок?»

Они долго ехали по Дюнамюндской, мимо морского госпиталя, навигационной школы, вдоль корпуса проволочной фабрики. Потом оказались в Ильгецееме. Густо дымили трубы завода, где варили полюбившееся Алексею пиво. Да, хорошо бы все обошлось…

Перед цементным заводом они остановили экипаж и дальше двинулись своим ходом. Обогнув забор, очутились в маленькой слободке. Три каменных двухэтажных казармы стояли вдоль берега. Эмиль проживал в самой дальней.

Боевик появился неожиданно. Вывернул из-за дровяного сарая, увидел троих мужчин и сразу все понял. Он мгновенно сунулся в карманы.

– Ложись! – крикнул Лыков и первым бросился на землю. Титус последовал его примеру с похвальной быстротой. А вот Вильбоа замешкался. Раздались выстрелы, из карманов черной шинели вылетели огненные молнии. Пристав охнул и повалился на бок.

Не мешкая, Алексей и Яан ответили. Эмиль со стоном покатился по земле. Лыков вскочил, подбежал к боевику и заломил ему руки за спину. Титус обыскал карманы и выбросил два дымящихся револьвера на траву.

Связав пленного, надворный советник поспешил к Вильбоа. Тот уже сел, из левой ноги его хлестала кровь.

– Сильно, Виктор Александрович?

– Пустяк, – ответил тот. И добавил с армейской бравадой: – В говядину!

– То есть кость цела?

– Кажется, да.

– Сидите, не вставайте.

Сыщик вернулся к Карклину и снял с него брючный ремень. Потом под корень оторвал приставу штанину и перетянул ногу ремнем выше раны. Кровотечение сразу уменьшилось.

– Ну вот, уже лучше. Надо только через пятнадцать минут ослабить повязку. Ненадолго.

– Как убивец?

– Связан. Ему тоже попали в ногу. Сейчас закончу с вами и займусь им. Не скажете, где здесь ближайшая больница?

– Помните, мы проезжали казармы 116-го пехотного Малоярославского полка? В самом начале Дюнамюндской. Там есть околоток с полковым врачом.

– Едем туда!

Вечером в кабинете Кнаута состоялась встреча двух товарищей. Эмиль, бледный от потери крови, накинулся на приятеля:

– Ты выдал меня, мразь! Ну теперь жди пролетарского возмездия.

– Дурак, – ответил Аксель. – Нужно сохранить себя для революции. Она вот-вот начнется, а мы где? Прячемся по углам?

– Не понял, – опешил Карклин. – А где, по-твоему, нам надо быть?

– На каторге. Среди своих соратников, таких же революционеров.

– Это зачем?

– Чтобы готовить восстание, бить подлый царизм оттуда.

Эмиль всерьез задумался над новой для него мыслью… Лыков плюнул и ушел. Он свое дело сделал, теперь пусть поработают другие.

Следующим утром Алексей с Яаном навестили фон Вильбоа. Тот лежал в офицерской палате Военного госпиталя, умытый и благостный. Рядом хлопотала жена. При виде сыщика она молча вышла, на красивом лице ее застыла гримаса отвращения.

– Ну вот, перед ней я провинился, – стал сокрушаться питерец. – Вы-то хоть, Виктор Александрович, не пожалели?

– Я очень доволен, – серьезно ответил тот. – Знали бы, как! И весьма-весьма благодарен. Вот правда, теперь мне легче будет жить. Камнем ведь на душе лежало. И не чаял…

– Хорошо, что рана легкая. Иначе у меня бы лежало, что втянул вас.

– А что Эмиль? Он сознался в убийстве Говорухина?

– Да.

– Слава Богу! – пристав перекрестился на распятие.

– Именно Карклин был у товарища Мартина палачом. Скрастынь чуть-чуть умнее и не рвался на эту роль. Язепа Титуса, Говорухина, Ярышкина и Вовку Рейтара казнил именно Эмиль. Аксель лишь ассистировал ему.

– Вот хорошо… Вот сподобил Господь… – прошептал Вильбоа и впал в забытье. Лыков с Титусом поспешили вон из палаты.

Через день надворный советник вызвал революционеров на беседу. Те явились настороженные: что еще нужно царским прихвостням? Лыков протянул Акселю книгу на немецком языке:

– Прочти вот это место вслух.

Тот глянул на обложку: какой-то Бухольц. Называется «Пятьдесят лет русского управления в Остзейских провинциях». Издана в 1883 году в Лейпциге.

– Здесь?

– Да. С выражением давай.

– «Эсты и латыши своим умственным уровнем и даже обиходным языком свидетельствуют о невозможности самостоятельного национального развития». Тьфу! Чего вы мне подсунули?

– Такова немецкая точка зрения.

– Убить их всех, вот что я скажу! – влез в разговор Эмиль.

– А ты тоже что-то понял? – подковырнул боевика Лыков.

– Да не глупее других, – дерзко ответил тот. – Товарищ Мартин пересказывал нам германскую позицию. Ничего, начнется революция, мы их всех повыведем. И вас заодно.

– Насчет нас тоже есть что почитать, – подхватил Лыков. – Вот, ознакомься. Тоже давай вслух.

И протянул Эмилю пачку каких-то листов, на этот раз на латышском.

Тот озадаченно принялся их разглядывать. Аксель вырвал у него верхний.

– Кришьян Валдемар. Про этого я слыхал.

– Латыш, как и вы. А видит будущее иначе. Ты прочти, прочти.

– «Сближение латышского племени с великим русским Отечеством есть истинно народное дело латышей». Фуй! Дема… как уж там? Демагогия. Верноподданническая.

– А это тоже? – скептически спросил Алексей. – На следующем листе.

– Кто тут? Атис Кронвальд. Не знаю такого. Говорил нам товарищ Мартин про каких-то младолатышей… Не из них он, случаем?

– Языковед знаменитый. Твой земляк. Из каких он – врать не буду, не ведаю. Ты зачитай.

– Тоже царский подлиза? «Я глубоко убежден, что латыши разовьются, их жизнь расцветет именно под защитой России». Ну да, как же!

– Не убедил? Но вот еще следующий.

– Янис Спрогис? Опять не слыхал. Что, и он туда же, иуда? «Латыши призываются к самому теснейшему братскому единению с великим и славным русским народом. В этом внутреннем единении с русским народом лежит их лучшее будущее».