Далия Трускиновская - Опасные гастроли

Первоначальная логика сестрицы мне была ясна — у нее две дочки уже на выданье, а в Симеоновский цирк понабежали молодые офицеры — смотреть на выездку и причудливые конские прыжки. С последующей логикой дело обстояло сложнее — ну, дважды, ну, трижды семейство посетило представление, но когда Ваня пристрастился к зрелищу, его стали отпускать в сопровождении дядьки Михалыча ничтоже сумяшеся, со всей безалаберностью — чем бы дитя ни тешилось… Строго допрошенный Михалыч сознался, что дитя свело знакомство с кем-то из закулисного люда, ходило смотреть лошадей в стойлах, делало очень разумные вопросы об их содержании и статях. Означало ли сие, что Ваня, прознав заранее, когда и куда отправляется «гимнастический цирк» из столицы, увязался за ним?

Я велел позвать Михалыча и сам стал задавать ему вопросы. Чем более я от него слышал, тем менее нравилось мне положение дел. Я корил себя за то, что мало занимался Ваней. Мальчикам непременно нужно испытывать свои силы и ловкость. Будь я сообразительнее — он лазил бы по вантам и учился править яхтой с таким же азартом, с каким занимался вольтижировкой. Для чего гусару скакать верхом, стоя на седле на четвереньках? Какой в этом прок? А Ваня вот выучился, и ездить задом наперед наловчился, и еще какие-то штуки проделывать. Я еще понимаю, езда без стремян и седла либо прыжок в седло без того, чтобы вдеть ногу в стремя… но на четвереньках?..

— Сам-то ты братец, видел, что вытворяют эти конные штукари? — спросил я Каневского.

— Видел. Уму непостижимо, для чего все это надобно, — отвечал он.

— Они проделывают штуку под названием «Римская почта». Ты полагаешь, речь о доставке послания, пусть хоть из одной ложи в другую? Выезжает долговязый детина, стоя на двух лошадях, одна нога на одном седле, другая — на другом. Лошади бегут по кругу и понемногу расходятся в стороны, так что ноги у детины разъезжаются, а сам он делается вроде арки, под которой пробегает сперва одна лошадь, а потом и две. И потом на плечи ему взбирается дитя и становится ногами на голову. Так они и скачут.

У меня глаза на лоб полезли. Я не поверил Каневскому, и тогда он, взяв карандаш, нарисовал кое-как эту страшную «Римскую почту».

— Но при чем тут Рим? О почте уж молчу! — воскликнул я.

— При том, что на детине — что-то вроде греческого хитона по колено. Не в штанах же проделывать такие телодвижения! Разве что в казацких шароварах, — отвечал зять, видывавший казаков только на картинке.

— А под хитоном?

— А черт его знает! — вдруг завопил Каневский. — Слушай, Алексей, Христом-Богом прошу — выручай! Ты человек военный, ты знаешь, как оно все делается! Я не могу! Я в полицию пойду — и что мне там скажут? Скажут — езжайте сами вдогон своему недорослю! И куда я поеду?! Я понятия не имею — как ехать, на чем ехать! Там же подорожную надобно выправлять! А потом — другой город, другие нравы! Гостиницу искать, в корчме какой-нибудь комнату снимать! А мой желудок?!.

И точно — вынутый из кабинета, мой зять более всего напоминал бы улитку без домика. Долее суток он бы не продержался — настолько разбаловала его любезная сестрица.

— Ладно, не взывай, — сказал я. — Что-нибудь придумаю.

А что тут можно было придумать. Я отрядил Свечкина в Симеоновский цирк — свести знакомство со сторожами, дворниками, или кто там состоит на службе. Я выдал ему денег на соблазнение сторожей и дворников. Не самому же пить с ними пиво, закусывая расстегаем.

Он пропадал на Фонтанке целое утро. Когда вернулся, доложил: точно, был цирк господина де Баха; был и уплыл.

— Как это уплыл?!

В голове моей слово «цирк» по-прежнему означало каменное или деревянное строение. Конечно, у нас, когда Нева разгуляется, и дома плавают, и сараи, но чтобы цирк — этого я вообразить еще не мог. Тимофей объяснил: штукари отправились показывать свое искусство в Ригу; до Риги шестьсот верст, а лошади у де Баха балованные, да их и надо беречь — они его кормят; если добираться морем, то так на так и выйдет, а лошади не повредят своих драгоценных ножек.

Узнал он также, отчего Ване мало манежных лошадей, на которых тоже можно прекрасно ездить и стоя, и лежа, и на карачках, а нужны именно цирковые.

— У господина де Баха кони особенные, называются липпицианы, — сказал Тимофей. — Других таких нет — их только в одном месте выводят, и штуки, что они могут проделать, иной лошади не под силу.

В том, что мой Тимофей легко запомнил и выговорил слово «липпицианы», удивительного нет — он, как и я, флотский, а там и не такие хитросочиненные штуки проходится запоминать и выговаривать.

Тимофей выполнил мое распоряжение наилучшим образом: я объяснил, о чем расспрашивать, он и расспросил! Натура моя, как я недавно понял, имеет две половины — русскую и европейскую. Русская, как ей и положено, оказалась задним умом крепка, и именно она диктовала Тимофею вопросы. Сказалась и моя неопытность в ведении следствия. А ведь стоило ему задать еще один, всем своим собеседникам поочередно, и мы привели бы это дело к развязке куда скорее и без совершенно лишних приключений!

— Стало быть, придется ехать за балбесом в Ригу. Хочешь в Ригу, Свечкин? — спросил я.

Он улыбнулся — немало у нас там в двенадцатом году было приключений.

Сборы у моряков, даже бывших моряков, недолгие. Пока укладывали баулы, возник у меня с Тимофеем спор: сушей ехать или плыть? Плыть, конечно, приятнее, но вряд ли Ваню взяли на судно, что везло коней в Ригу. Скорее всего, он туда добирался сушей — и мы можем изловить беглеца, даже не слишком далеко отъехав от столицы. Опять же, не каждый день отходит судно, идущее в Ригу; может, нам его еще неделю ожидать.

Я отправился к сестрице с вопросом, который мне самому казался очень неприятным. Я хотел знать, какие пропажи обнаружились в хозяйстве после Ваниного бегства. Рига — не Царское Село, туда более недели летом добираться, стало быть, племянник непременно прихватил с собой денег либо ценные вещицы — не такой же он дуролом, чтобы пускаться в дорогу с пустыми карманами.

В хозяйстве моей сестрицы черт ногу сломит — там может печка из гостиной пропасть, и это лишь к осени заметят. Ответа на свой вопрос я не дождался — или же ей было стыдно признаться, что юноша, получивший блестящее, как она считала, воспитание, унизился до воровства. Господин Каневский сказал по секрету, что, если бы она обнаружила пропажу в первые дни, шуму бы подняла много. А так — явилось, что он в чем по дому ходил — в том и скрылся. Вся его одежда была найдена в шкафу и в сундуках неприкосновенной.

Это была первая загадка в поисках Вани. Прочие разрешили те знакомцы, что имели связи в полковых казармах. В столице и ее окрестностях Ваня не появлялся. По всему выходило, что он все же убежал в Ригу вместе с венскими штукарями. Делать нечего — я выправил подорожную себе и своему человеку, попрощался с друзьями и отправился в Ригу на перекладных.