С. Нариманов - Белый якорь

Он внимательно прочел бумагу и вежливо обратился к Тане на ломаном русском языке:

— Вы сестра милосердия?

Таня предусмотрительно накинула фартук и пелерину красного креста, уходя из особняка.

И, на утвердительный ответ Тани, офицер приказал пропустить ее в барак № 8.

В грязном бараке на длинных нарах нашла Таня своего несчастного жениха Васю Дроздова.

Бойкий молодец Дроздов с румянцем во всю щеку в недавнее время — теперь похудел и пожелтел до неузнаваемости.

Таня задержала готовые брызнуть слезы и обняла Дроздова.

— Васенька, дорогой… Привезла тебе ордер в лазарет.

Радостным огнем загорелись глаза на худом, изможденном лице Дроздова.

— Выручай, Танюшка… Заела меня лихорадка… — сипло пробормотал он, с трудом поднимаясь с нар.

Кругом лежали все такие же желтые, худые люди.

Это был малярийный барак.

— Сестрица… — заговорили кругом. — А нас когда? Подыхаем здесь…

Таня, скрепя сердце, ответила:

— Погодите, братцы… И до вас очередь дойдет…

И быстро собрала своего Васю, укладывая его сундучок.

В барак входили иностранные санитары. Была вызвана карета Красного Креста. Под руки вывели слабого Дроздова и уложили в карету.

Таня быстро уселась с ним вслед за санитаром. Другой санитар сел с шофером и карета покатила в лазарет, который был расположен близ города.

Санитар-англичанин отвернулся к окошку, а Таня близко наклонилась к Дроздову и шептала по-русски:

— Выздоравливай скорее, Вася. И бежим. Сил моих больше нет… На всю эту погань смотреть. Убежим не пустые — многое я разглядела да разузнала из их гадостей здешних… Бумажки повезем любопытные с собой…

Дроздов жадно слушал эти речи и глаза его загорались прежним блеском коновода и первого озорника в роте Васьки Дроздова.

— Танюшка… Осторожнее… Не услышали бы…

Таня уверенно возразила:

— Ничего не понимает он…

Действительно, санитар-иностранец сидел с каменным лицом и продолжал смотреть в окно, совершенно не замечая их.

Дроздов бросил искоса взгляд на санитара, убедился в том, что он ничего не понимает и лихорадочно продолжал:

— Надо умно сделать, Танюшка… Я говорил тебе: припасай документов побольше, да получше. Будет с чем к своим пройти…

— Да уж сделано, — радостно говорила Таня. — Не беспокойся… Только выздоравливай скорее… Из лазарета и убежим… Я там уже завела знакомство — наш есть один фельдшер… Поможет. Только выздоравливай скорее.

Дроздов жадно слушал эти речи.

— Выздоровею… Чего тут! От тоски болезнь меня взяла…

— Ну, а обо мне не думай… У меня все готово, — живо зашептала Таня… Только выздоравливай скорее…

Санитар повернул свое каменное лицо к говорящим и спокойно сказал на чистом русском языке:

— Напрасно, сестра, вы так волнуете больного своими разговорами.

Таня похолодела…

Дроздов заметался на своем узком брезентовом ложе…

— Пропали… — прошептал он запекшимися губами.

Санитар все так же спокойно продолжал смотреть в окно кареты.

И ничего нельзя было прочесть на его каменном лице.

Наряду с убеждением существует и предубеждение. От последнего гораздо труднее отделаться, чем от первого.

Мы находимся в той стадии развития, когда от предубеждения освобождаемся легко и ни при каких условиях не уступим убеждения…

Вот почему — в позе весьма удобной, в великолепном кресле с высокой спинкой, сидел человек с сухим бритым лицом в глубокой задумчивости.

В его голове мелькали: гостиница «Париж», артистка цыганского типа, взрыв моста, молодой парень, устало присевший у железнодорожной будки, жалкий вид арестованного Кары и те ужасные последствия, которые наступят от того, если вся хитроумная махинация откроется и не менее ужасные последствия, если эта махинация не откроется…

Вот те сбивчивые мысли, вот тот хаос, который может быть у человека, деятельность коего граничит со славой, в ореоле широкой популярности и заметного героя истории или же бесславное имя человека, прошедшего слабым эпизодом описываемой нами истории.

Ход мыслей этого человека был прерван коротким звонком.

И, дабы не утруждать себя, он протянул руку к двери — она приоткрылась, и в его руку был вложен пакет.

Он положил его на колени, посмотрел на него и подумал:

— Или новая неприятность, или новая улика?..

В соседней комнате принесший пакет пожимал руку секретаря и коротко бросил:

— Я подозреваю, что Каре удастся бежать!

Секретарь усмехнулся и ответил:

— У нас есть возможности, с помощью которых можно спасти положение…

В это время в соседней комнате пакет был вскрыт и черным по белому напечатано там:

Агентом по поручению Угрозыска назначается товарищ Жуков, Николай.

Из кресла встал Скворцов, позвонил, к нему вошел Жуков…

— Ваша служба у нас уже оформлена. Вот приказ. Прочтите его, осмотрите и пришейте к вашему личному делу.

Жуков прочел приказ, сложил бумагу и направился уже к шкафу взять «личное дело», когда Скворцов остановил его на полдороге, сказав:

— Я вас просил осмотреть документ, но вы этого не сделали… Дружище! Запомните урок: ни один приказ по нашему ведомству не проходит без того, чтобы он не был сфотографирован. Поэтому вот вам бумага и на этой бумаге тот же текст, что и на той, которую вы держите. Вы видите разницу?

— Да.

— Наш невидимый неприятель ошибся, вложив в конверт не подлинник, а копию. Но эта копия, во-первых — совершенно соответствует приказу о вашем назначении, а во-вторых — даст нам прекрасный материал и нашей дорогой «леди» — привести нас к конечной цели…

С этими словами Скворцов отобрал приказ у Жукова, сел за письменный стол и уже сухим деловым тоном сказал:

— Приведите мне сюда нашего общего приятеля…

В глубоком и удобном кресле с высокой спинкой, в позе человека усталого, с задумчивыми, отсутствующими глазами на сухом бритом лице, — он сидел.

Перед ним горела свеча и рука его, с панцирным браслетом и медальоном на нем, держала простой лист бумаги и сжигала на пламени свечи.

Уже догорала бумага и осталось одно последнее слово:

— …Николай…

— Вот они, улики по советскому уголовному кодексу! — иронически подумал он и веко левого глаза опустилось над отсутствующим взглядом… — А пепел?

Он дунул. Пепел разлетелся.

— Как было бы ужасно, если можно было бы развеянный пепел собрать и прочесть по нему?

Есть в природе сила, которая, конечно, непреодолима для человека.

Жуков не замедлил исполнить приказ Скворцова и вышел из кабинета.