С. Нариманов - Белый якорь

Шикарный табль-д'от. Белоснежные накрахмаленные скатерти… Дорогая сервировка… Изысканные блюда гармонировали с вылощенными офицерами…

Цыганский хор страстно выводил «Час роковой»…

И когда последняя нотка цыганки замерла…

Прилизанный румынский оркестр заиграл фокс-трот.

Пары закачались, скользя по-утиному…

Пробки шампанского обстреливали потолок…

Бесстрастные глаза офицеров иностранного командования скользили по танцующим…

А старые графини и княгини в своих каютах вызывали души умерших, ища спасения своих майоратов в предсказаниях предков…

Так безумствовала отступающая белая братия…

Повисший на якоре офицер, переодевшись в другое платье, цедил слова.

— Я как Петроний! Я люблю народ, но не могу войти в гущу его… От них дурно пахнет! O-o-peule! — это ужасный институт…

— Ах, да, институт! — перебила его жена Хвалынско-го, — есть в этом Константинополе институт красоты?…

— Я не знаю… но красивые турчанки…

— О yes! — процедил бесстрастный англичанин.

Всю ночь напролет пьянство продолжалось…

Уже наступило утро…

Группа офицеров во главе с Хвалынским сошли в трюм произвести перепись трюмных пассажиров.

Люди поодиночке подходили к столу, называли свою фамилию.

К столу подошла молодая девушка.

Хвалынский посмотрел на нее:

— Как фамилия?

— Винокурова, Татьяна.

— Вы отправитесь в распоряжение моей жены…

— Я не могу… Я с женихом.

— Кто ваш жених?

— Дроздов.

Дроздов встал рядом с Таней Винокуровой.

— Она моя невеста…

Не успел Дроздов окончить фразы, как мясистая рука генерала Хвалынского шлепнула по лицу Дроздова.

Дроздов рванулся на Хвалынского.

Его схватили и оттащили от стола.

— Отобрать у всех оружие, — крикнул генерал Хва-лынский и ушел вверх по лестнице.

Солдаты молча сдавали оружие.

Дроздов схватил свою винтовку и выбросил в море.

Два жандарма подошли к Винокуровой, и она в сопровождении их вышла на палубу.

С этого дня началась служба Винокуровой у Хвалын-ских.

Вечером этого же дня офицеры пороли Дроздова шомполами.

Уныло созерцали тяжелую картину солдаты…

И ласково ухаживали за Дроздовым, когда он в лихорадке, с посиневшими рубцами на спине, покрытый шинелью, лежал на носилках.

Генерал Хвалынский в компании полковых дам и своих адъютантов ужинал.

Сонно наигрывал румынский орхестр какой-то страстный мотив.

Скучающие цыгане сновали по палубе парохода…

В трюме готовился план бунта…

— Перебить офицеров и повернуть обратно домой…

Вот лозунг трюмных обитателей.

Откуда-то появились наганы, винтовки, шашки, штыки.

Обитатели «Грозного» спали.

Солдаты молча готовились к нападению…

Их предавал жандарм.

Крот рыл яму.

Хвалынский, нахмурив брови, слушал доклад.

Приказал будить офицеров…

А между тем в трюме поспешно раздавали оружие… Распределялись роли…

Как всегда, в куче солдат немедленно нашлась горсть отчаянных смельчаков, которые решили взять на себя первый почин нападения…

Кипела работа!

Генерал Хвалынский с мрачным лицом, но в неизменно элегантной позе стоял со стеком в руке у стола обширной кают-компании.

Сонные офицеры, еще не очухавшись от недавнего кутежа, поспешно входили… Кланялись коротким военным поклоном, вытянувшись во фронт — отходили в сторону и садились.

Генерал Хвалынский заговорил, скандируя слова:

— Господа офицеры! Я получил донесение: нижние чины в трюме готовят бунтарское выступление… Будь мы на суше и на своей земле, я не собирал бы военного совета, а отдал бы короткий приказ: подавить мятеж вооруженной силой…

Генерал Хвалынский оглядел всех офицеров, перевел дух и, нахмурив брови, закончил:

— Но мы теперь экстерриториальны, мы на борту транспорта с иностранным командованием. И потому мы должны прежде всего обратиться к командному составу судна.

Совет поспешно согласился. В головах «господ офицеров» еще шумел недавний фокс-трот вперемежку с румынским оркестром и цыганским пением…

И вдруг этот — бунт… Какая неприятная неожиданность! Какая тревожная ночь!…

А в море была тишина…

«Грозный» плавно скользил по тяжелым темным волнам, окрашенным в серебристый цвет широкой лунной полосой…

У носа пенилась белая накипь, а за кормой тянулся длинный блестящий след…

Иностранец-командир выслушал доклад генерала Хва-лынского о готовящемся бунте с чисто британским хладнокровием.

Ни одна черта его обветренного, бритого лица не дрогнула.

Он бросил несколько отрывочных английских слов своему старшему помощнику.

— Олл райт, — отчеканил помощник, козырнул и ровным шагом вышел из кают-компании.

Наверху засвистел боцманский свисток.

Всю команду вызывали наверх.

На баке была выстроена иностранная команда «Грозного».

Капитан говорил им речь; отрывисто, точно выплевывая слова, он сообщает команде о готовящемся бунте. И призывает, приказывает им оказать должное сопротивление вооруженной рукой.

В стороне стоит генерал Хвалынский во главе группы офицеров.

Все впились глазами в ряды иностранных матросов, спешно собранных чуть не в последний момент перед отходом парохода.

И ждут, ждут…

Иностранная пароходная команда стоит молча, с нахмуренными лицами.

Капитан посмотрел на свою команду, как укротитель на зверей. И лицо его постепенно покрывается багровой краской, которая ползет по толстой шее и постепенно заливает все лицо.

Сзади командира выросли две бесстрастные фигуры помощников с револьверами в руках…

Напряженная тишина…

Только слышно, как мерно работает винт, да тяжелые волны бухают у борта транспорта.

Фронт дрогнул.

И вдруг все, как по команде, молча… разошлись.

Через минуту на палубе обширного бака остались капитан с двумя помощниками, генерал Хвалынский с группой офицеров и несколько боцманов с смущенными физиономиями.

Командир с багровым лицом повернулся к генералу Хвалынскому и сердито процедил по-английски:

— Это пассивное сопротивление… Проклятая больше-висткая пропаганда проникла и в наши ряды.

Генерал Хвалынский криво усмехнулся:

— Очевидно…

Командир высыпал целый град английских ругательств и бросил короткий приказ своим помощникам.