Сергей Богачев - Проклятие Митридата

Прослышав о настроениях своих подданных, Митридат посчитал, что сейчас самое время воздать должное богине плодородия Церере и устроить в ее честь великий праздник, чтобы та не обделила горожан ни урожаем, ни уловом.

Глашатаи упредили собравшихся на площади, что следует радоваться милости повелителя и быть готовыми к торжеству, ведь жертвенные животные уже отобраны и церемонии пройдут в ближайшие дни.

По традиции с первыми лучами восходящего солнца жрецы в уединении вознесли молитвы богам. Только они знали, как правильно обращаться к богам и что им говорить. Только они имели связь с теми, кто восседал на Олимпе и от кого зависело благополучие и мир в их округе. Их просьбы были в основном о плодородии, а благодарности — за благополучие, в котором некогда жил Пантикапей.

Торжественная процессия вышла из храма. Впереди шли жрецы низшего сана. Они несли амфоры с маслом и вином, часть которых предназначалась для приношения в жертву, другая — для ублажения празднующих. Двое из них вели под уздцы белого коня, самого дорогого из тех, что имелись в конюшне Митридата, — это был его личный дар! За ними следовали священнослужители рангом повыше, те, которые получили право читать молитвы и обращаться к богам. Руки их были смиренно сложены на груди, и все помыслы направлены на то, чтобы обратить внимание олимпийских богов на происходящее.

Идти было недалеко — алтарь располагался возле храма, над обрывом. По пути следования процессию встречали жители города. Выстроившись вдоль мощеной дороги, они восторженно обсуждали жертву. Она была настолько хороша и дорога, что боги наверняка услышат молитвы и Церера обратит свой взор на благословенный Пантикапей.

Вместе со своими поводырями гордый конь поднялся на край скалы, каменной стеной падавшей в море. В море, которое постоянно забирало в свои глубины рыбаков и воинов, которое могло бесцеремонно проглотить непокорный корабль вместе с парусом и экипажем, однако же и дать взамен полный трюм рыбы и всякой морской живности. Все зависело от того, в каком настроении находились Посейдон и Церера.

Трифон, верховный жрец Пантикапея, жестом остановил процессию, и все тотчас заняли свои места. Горожане, воины, жрецы расположились полукругом у края обрыва, Внизу Понт Эвксинский бился пеной о неприступные скалы. В центре действа стоял белый конь, которого с трудом сдерживали два жреца. Его покой нарушало необычно большое количество людей, их громкое песнопение, а главное — до этого его никогда не брали под узду. Конь был необычайно красив. Царские конюхи приметили это сразу, и судьба животного была предопределена задолго до этого дня. Его кормили, за ним ухаживали, но никто даже в помыслах не держал объезжать его и приучать к узде.

Митридат занял свое место на трибуне, специально построенной по этому случаю, и взмахом руки благословил Трифона на продолжение ритуала.

К тому времени слухи о смерти Ксифара разнеслись по всему городу, и каждый его житель считал необходимым, естественно шепотом, передать соседу или же знакомому весть о том, что повелитель не пощадил даже собственного сына ради восстановления справедливости. Если богам было угодно забрать у него сокровища, то он лично отдал им Ксифара. Поступок этот был оценен по-разному: одни проклинали его за немилосердие и жестокость, другие восхваляли за решительность и беспощадность. Но ни те, ни другие не могли позволить себе приблизиться ближе чем на стадию к тому месту, где у скалы виднелись останки юного царевича.

Появление Митридата было встречено почтенным молчанием, ибо, кроме Трифона, в этот момент никто не имел права говорить.

И главный жрец, вознеся руки к небу, в полной тишине произнес:

— С благословения повелителя нашего, Митридата VI Евпатора Дионисия, мы, смиренные жители Пантикапея, свободного города, обращаемся к тебе, великая Церера! Обрати свой взор на нас, пошли нам, смиренным твоим рабам, хороший урожай и улов, ниспошли с вершин Олимпа благословение на процветание нашему городу, помоги пережить засуху, а потому не забудь про дождь, дабы наша лоза разродилась сочными ягодами. В знак благодарности прими от нас достойную жертву — этого коня!

Трифон, не поворачиваясь, поднял правую руку в знак того, что пора отдать жертву богам, и жрецы, которые держали коня за узду, направились к краю обрыва. Устремившийся вперед жеребец вдруг заметил перед собой пропасть и встал на дыбы. Однако воины, стоявшие чуть в стороне и державшие наизготове копья, тут же вонзили их в круп коня, и обезумевшее от боли животное рванулось в морскую пучину.

Возглас людского ликования и шум прибоя заглушили звук падения жертвы. И тут, словно в ответ на происходящее, раздался непонятный гулкий шум. Ноги ощутили дрожание земли. Первый толчок был несильным, будто предупреждение о надвигающейся опасности, и все притихли: чем они провинились перед богами? Неужели жертва была неугодна богам?

Несколькими минутами позже последовал второй толчок, который выбил землю из-под ног зрителей.

Со страшным грохотом землетрясение принялось за свое разрушительное дело. Ту часть обрыва, с которой только что был принесен в жертву белый жеребец и где стояла большая часть людей, отделила огромная трещина. Щель увеличивалась с каждой секундой, и многие из тех, кто хотел спастись, стали прыгать на другую сторону расселины. Некоторым это удалось, другие с истошным криком срывались в образовавшуюся пропасть. Остальные, увидев эту страшную картину, отпрянули назад, к краю обрыва. С гулом, подобным звуку колесниц Зевса, этот кусок скалы начал свое движение вниз. Сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, захватив с собой сотни испуганных жителей Пантикапея, он опустился в морскую пучину, оставив после себя густое облако брызг и эхо человеческих криков.

Трифон стоял на месте. Вознеся руки к небу, он громко читал молитву. Рядом, одетые во все белое, находились и остальные священнослужители. Похоже, для них церемония принесения жертвы богам продолжалась. Лишь простые граждане и некоторые из воинов поддались панике — топча упавших, они кинулись вниз, в город.

Митридат даже не шелохнулся. Рядом с ним пребывали его невозмутимые стражи и немногочисленная свита, как и повелитель, потрясенные увиденным.

На церемонию жертвоприношения Митридат надел пектораль, и в эти трагические минуты его руки лежали на ней, словно она была его единственной спасительницей от всяких бед.

Царский шатер покосился, и прислуга с трудом удерживала хлипкое строение от разрушения.

Взгляд Митридата был направлен вниз, в долину, где располагались кварталы столицы Боспорского царства — города, который прежде назывался Пантикапеем. От разрушенных каменных строений вдоль улиц расползались клубы пыли, поедая на своем пути маленькие фигурки людей. Обезумевшие животные с мычанием и блеянием вырывались из упавших загонов и мчались в пыльном тумане, калеча копытами всех, кто попадался им на пути.