Эрнест Хорнунг - Джентльмены-мошенники (без иллюстраций)

Годаль же впервые появился в 1913 году на страницах “Сэтерди ивнинг пост”; всего о нем было написано шесть рассказов, которые в 1914 году вышли отдельной книгой под названием “Приключения несравненного Годаля”. Годаль ловко обводит вокруг пальца американскую полицию, охотно использует технические инновации, и у него есть свой Ватсон – писатель Оливер Армистон.

Джордж Оруэлл посвятил разнице между английской и американской моделью плутовского детектива целое эссе [2] Джордж Оруэлл. “Раффлс и мисс Блэндиш”, эссе 1944 г. , где он утверждает, что английский детектив сохраняет моральный вектор, необходимость победы добра над злом, в то время как американцы “оказались во власти концепции, которую теперь модно называть реализмом и которая утверждает, что прав тот, кто сильней”. Годаль в этом смысле совершенно английский персонаж, ему так же далеко до реализма в любом смысле, как Раффлсу и Карну. Так же как и два этих героя, он легко входит в доверие к людям, умеет до неузнаваемости изменить свой облик, любит ставить себе невыполнимые задачи и терзать своего “Ватсона”. Он тоже космополит и путешественник; может быть, именно поэтому его Нью-Йорк обрисован особенно подробно и ярко, так же как Лондон у Хорнунга и Бутби. Это взгляд одновременно со стороны и изнутри, который вообще характерен для джентльмена-мошенника, человека двух миров.

Оруэлл пишет, что у Раффлса нет ни религиозных убеждений, ни моральных устоев, ни социальной сознательности – все, что у него есть, это рефлексы джентльмена. То же можно сказать и о Карне, и о Годале. Казалось бы, вполне беспринципные грабители, они все же следуют некоему кодексу чести; их жертвы не вызывают жалости (как Робин Гуд, они не грабят вдов и сирот); ими движет не вульгарная жажда наживы, а страсть к игре. Оруэлл отмечает, что Раффлс не случайно играет именно в крикет: “…эта игра выражает яркую черту английского характера – тенденцию ценить “форму” и “стиль” более высоко, чем успех”. Именно в этом – главное отличие плутовского детектива рубежа XIX и XX веков от литературных предшественников: мошеннику в них достается интеллект, эксцентричность и “джентльменство”, введенное в моду Великим сыщиком. Читатель же может с легкой душой восхищаться ловкостью рук и изобретательностью замысла, не беспокоясь о нравственности – сам сэр Артур Конан Дойл, джентльмен и любитель крикета, в ответе за этих игроков, хотя он решительно их не одобрял.

После продолжительных раздумий я пришел к выводу, что мне надлежит объяснить, как я стал невольным пособником знаменитых преступлений 18** года. Хотя открыто меня никогда не обвиняли в соучастии в этих злополучных аферах, но тем не менее меня не отпускает мысль, что именно я ввел в лондонское общество человека, который их провернул, и что не раз – видит Бог, не ведая, что творю! – я действовал как Deus ex machina, с теми именно результатами, каких ему желательно было достичь. Сначала я в нескольких словах напомню, чем был славен год, в который совершились эти преступления, а затем опишу события, вследствие коих в моем распоряжении странным и неожиданным образом оказалась рукопись преступника.

Многое еще можно сказать о случившемся, но, по крайней мере, несомненно одно: тот сезон торжеств Лондон позабудет еще не скоро. Радостное событие, благодаря которому в столице на несколько недель собралась половина европейских владык, лица иностранных принцев стали нам роднее и привычнее собственной аристократии, цены на дома в фешенебельных кварталах взвинтились до небес и даже гостиницы переполнились до отказа, ежедневно обеспечивало лондонцев зрелищами, какие мало кто до той поры мог себе представить. Оно, несомненно, останется в памяти потомства как одно из наиболее примечательных событий в английской истории. Неудивительно, что богатства, стекшиеся в наш огромный мегаполис, привлекли мошенников со всех частей света.

Поистине ирония судьбы – представить английскому обществу одного из самых знаменитых авантюристов, каких только видела столица, выпало на долю человека, всегда гордившегося тем, что не водит сомнительных знакомств. Возможно, если для начала я расскажу, как хитро была подстроена наша встреча, склонные осудить меня помедлят, прежде чем вынести свой вердикт, и спросят себя, не угодили ли бы и они сами так же опрометчиво в столь искусную ловушку.

Это произошло в последний год моего пребывания на посту вице-короля. Во время визита к губернатору Бомбея я решил совершить поездку по северным провинциям, начав с Пешавара, а закончив в гостях у магараджи Малар-Кадира. Он достаточно известен, чтобы не нуждаться в подробных описаниях. Авторитет магараджи и успехи, которых достигла провинция за последние десять лет его просвещенного правления, прекрасно известны каждому, кто изучает историю великолепной Индийской империи.

Магараджа славится своим гостеприимством, и мое у него пребывание стало приятным завершением монотонной во всех прочих отношениях поездки. Он предоставил дворец, слуг и конюшни в мое полное распоряжение. Я проводил время как заблагорассудится; при желании мог вести жизнь отшельника. Но достаточно было отдать приказ – и пятьсот человек бросились бы исполнять мою прихоть. Тем более жаль, что за столь приятное времяпрепровождение я невольно отплатил бедствиями, которые и берусь описать ниже.

На третье утро моего визита я проснулся рано. Посмотрев на часы, я убедился, что до рассвета еще час, и, не испытывая больше желания спать, задумался, как бы провести время, пока слуги готовят мою чоту-хазри, а иными словами, ранний завтрак. Подойдя к окну, я увидел, что утро стояло прекрасное – звезды еще светили, хотя и потускнели на востоке, предвещая рассвет. Трудно было даже представить, что через два-три часа земля, которая теперь выглядела такой прохладной и благодатной, будет лежать в горячем мареве под пылающими лучами индийского солнца.

Несколько минут я стоял, любуясь открывшейся мне картиной, пока не ощутил непреодолимое желание вскочить в седло и отправиться на долгую прогулку, покуда солнце не покажется над джунглями. Искушение оказалось настолько сильным, что, не в силах противиться, я пересек комнату и разбудил слугу, который спал за дверью, в передней. Я велел ему найти грума, чтобы тот взнуздал коня, не перебудив весь дворец, вернулся в комнату и приступил к утреннему туалету. Затем, спустившись по отдельной лестнице в огромный двор, я вскочил на ожидавшую меня лошадь и отправился в путь.