Рафаэль Абалос - Гримпоу и перстень тамплиера

Засыпав землей и снегом ямку, в которой спрятали сумочку с маленьким кладом, друзья снова отправились в путь по той же дороге в аббатство, поднимаясь по извилистому склону горы.

— На небе есть тьма и свет, — произнес Гримпоу, повторяя слова, которые содержались в написанном странными знаками послании рыцаря.

— Эти слова звучат как колдовское заклинание, я тебе уже говорил, и лучше не произносить их вслух рядом с церковью, чтобы ни один божественный луч не сразил нас небесным светом и не вверг навеки во мглу ада, — откликнулся Дурлиб, явно наслаждаясь собственным слогом.

— Мне кажется, в них заключен намного более важный смысл, Дурлиб. Думаю, что, возможно, это послание является паролем, ключом, чей истинный смысл известен только тому самому Аидору Бильбикуму из Страсбурга.

— Да, лишь чародеям и чернокнижникам ведомо, как применить волшебные слова, которые они нашептывают во время обрядов и заклинаний; мы говорим об одном и том же. Однажды я видел, как старая ведьма изгоняет бесов из тела женщины, которое беспрестанно вздрагивало и трепыхалось на земле, а она пускала слюну, словно умирающий бешеный зверь, и слова ее, которые она повторяла, не прекращая танцевать вокруг, казалось, вырывались из пасти чудовищного существа, истинной бесовки.

— Ты все толкуешь о суевериях и предубеждениях, о ведьмах и чародеях, а я имею в виду нечто большее. Я бы сказал, эта фраза означает, что на небе царит неведение, что есть тьма и свет, каковые, в свою очередь, не что иное, как знание и мудрость. Суеверия и колдовство, о которых ты говоришь, суть результат неведения. Ни богов, ни демонов не существует, Дурлиб, их придумали люди, чтобы объяснить устройство мира, — заключил Гримпоу, снова удивляясь собственным словам.

— Ты уверен, что это именно ты со мной разговариваешь, а не дух умершего рыцаря? — спросил Дурлиб, одолеваемый страхами и сомнениями.

— Какая разница? — беспомощно возразил Гримпоу, не зная, что ответить.

— Очень большая. Если бы тебя услышал настоятель Бринкдума, он бы подумал, что в тебя вселились злые духи, и приказал бы сжечь тебя на костре перед комаркой Ульпенс, чтобы преподать всем суровый пример наказания еретиков.

— Можешь смеяться, если хочешь, но мне кажется, что погибший рыцарь бежал от костра, — произнес Гримпоу с уверенностью.

— Это еще одна причина считать его магом, колдуном или поклонником сумерек, одним из тех, кого преследует инквизиция, дабы очистить их души языками пламени, — сказал Дурлиб как раз в тот миг, когда они уже подошли к воротам аббатства.

Ночь покрывала долину плотным полотном полумрака. Калитку им открыл здоровенный слуга, сутулый и нелюдимый, вовсе не обрадованный появлением гостей. Монахи звали его Кенсе. Увидев путников, он уставился на них, ничего не говоря, будто лишился дара речи — или будто не люди, а ветер постучал в ворота аббатства невидимым кулаком.

— Неужели ты не позволишь войти двум бедным путникам, у которых нет ни очага, чтобы согреться, ни приюта, чтобы отдохнуть, дружок Кенсе? — сказал Дурлиб заискивающе.

Слуга молча затворил калитку. Гримпоу с Дурлибом услышали удаляющиеся шаги и стук сандалий. Должно быть, Кенсе пошел известить какого-нибудь монаха или самого настоятеля. Прождав какое-то время, Дурлиб снова забарабанил в ворота.

— Да иду же, иду! — послышался писклявый голосок.

Это оказался брат Бразгдо, веселый монах, толстый, как бочонок с вином. Гримпоу всегда заставал его суетящимся на кухне между котелками и очагом, с кусками мяса и пучками зелени в руках. Створка приоткрылась: увидев, что друзья окоченели от холода, монах позволил себе насмешливо улыбнуться и сказал:

— Заходите, пока совсем не околели. Можно узнать, чем мы обязаны таким нежданным гостям?

— Мы решили оставить навсегда нашу хижину в горах, чтобы уже никогда не возвращаться в ледяной ад, — сказал Дурлиб, решительно ступая под сень аббатства.

— Вы должны бояться не ледяного ада, а огненного, в котором вы будете гореть, если только Бог не простит наши грехи, — сказал монах, запирая засов, едва Гримпоу переступил порог.

— Мы пришли в это святое жилище, брат Бразгдо, чтобы питать наш дух в церкви аббатства и сопровождать вас в ваших молитвах, перед тем как отправиться в долгое путешествие в далекие страны, — объяснил Дурлиб с наигранным спокойствием.

— Полагаю, вы не прочь заодно закусить, да и переночевать в доме, защищенном от ветра и холода, — иронично заметил монах.

— Ну хотя бы этой ночью, — согласился Дурлиб, смахивая снег с мехового плаща. — Для ночлега нам достаточно соломенного тюфяка и одеяла в комнате для гостей, а насчет пропитания мы будем рады куску хлеба, сыру и кувшинчику вина из тех, что вы тайно храните в кладовке.

Монах рассмеялся.

— Урожай в этом году совсем плох, — заметил он, направляясь к кухне и маня друзей за собой.

Внутри аббатства было очень темно, только факел на стене позволял разглядеть широкий сводчатый коридор.

— Так вы собираетесь отправиться в долгое путешествие? — уточнил брат Бразгдо, покачивая огромным брюхом, прикрытым монашеской ризой.

— Именно так, завтра же утром уходим, с первыми лучами солнца, — подтвердил Дурлиб.

— Вы уже решили, куда именно?

— Мы будем искать край земли! — мечтательно проговорил Дурлиб.

— Я слышал, что finis mundi далековато отсюда, где-то за глубокими морями запада, где живут только монстры и ужасные демоны, — произнес монах, состроив гримасу.

— А кое-кто говорит, что там находятся незримые врата рая и полным-полно золота и драгоценных камней, а женщины так хороши собой, что такой красоты больше нигде не встретить, еда и питье всегда под рукой, а молодость вечна, — ответил Дурлиб.

Брат Бразгдо, открывая дверь кухни, бросил на него испытующий взгляд.

— Врата рая созданы Богом, чтобы радовать наш взор, — резко сказал он, — а тех мест, о которых говоришь ты, никто никогда не видел, они существуют только в воображении мечтательных и развращенных умов, коим не хватило воли противостоять соблазнам дьявола. Ты случайно не один из них?

— Я простой невежда, который боится власти Божией и предается молитвам каждый день, чтобы попасть в его царство, — заискивающе сказал Дурлиб, пытаясь рассеять сомнения монаха.

— Я смотрю, ты еще больший лицемер, чем негодяй, — заявил брат Бразгдо с усмешкой.

Они вошли в кухню, где в громадном камине еще тлели поленья. Брат Бразгдо предложил им сесть за стол, на длинную сплошную скамью без спинки. В кухне стояла удушливая жара, и друзья поспешно скинули свои меховые плащи. Маленькая дверца в углу вела в трапезную, через нее без конца входили и выходили прислужники с глиняной посудой в руках. Гримпоу понял, что монахи аббатства только что приступили к ужину. Они сидели недвижно в полной тишине, освещенные слабым светом масляных ламп, расставленных по столу, все склонили головы и задумчиво смотрели на еду. Однако до Гримпоу долетел глухой шепот — один из братии читал псалмы.