Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Командир уже принял решение не атаковать сейчас и, вынужденный бездействовать, размышлял, строил версии, пытался что-то разглядеть за густыми хлопьями, продолжающими бурно валить и валить…

А потом все его выводы полетели к черту. Это случилось, когда снег умерил прыть и стали видны не только мутные круги фонарей, а и то, что вырывали их лучи у ночной мглы. Сани, большие, высокие, собранные из алюминиевых трубок. Немцы толкали их сзади и с боков. Один фонарь покачивался на передке саней, другой сзади. Иногда фонари зажигались в руках у ночных работничков, когда они останавливались и отдыхали, а поступали они так довольно часто. Но самым удивительным было то, что перевозилось ими на санях. В таком виде груз, который немцы пытались доставить на лед, с неба им опуститься точно не мог. Или контейнер развалился при посадке, или сани оказались уже необходимого, или что-то еще заставило их освободить содержимое от тары.

Командир услышал шепотки своих бойцов:

— Что это за дребедень?

— Дерьмо какое-то…

— Металлолом, — Шепелев разобрал голос Хромова.

— Может, это пионеры? — голос Жоха.

«Действительно, дерьмо и металлолом», — в уме согласился Шепелев. Света фонарей хватало, чтобы если не разглядеть в подробностях, то хотя бы распознать предмет. Предметы. Куски железа. Обломки самолета, его останки. Изуродованный, измятый фюзеляж. Решетчатая омертвелость скелета кабины. Удалось разглядеть покореженную лопасть винта, торчащую из груды этого лома. Поперек саней было положено крыло, вернее, то, что от него осталось. Фонарный свет падал на металлические листы, скрученные, как древние свитки, и давал возможность увидеть пробоины в корпусе. Металлолом, иначе не назовешь.

— Может, разбился тот самолет, что летал над нами? — это прошептал Лева.

— Тот улетел целехоньким, — отозвался старшина.

Здесь их человек восемь-десять, тем временем подсчитал командир, не больше. Сейчас немцы отдыхали, ходили вокруг саней, о чем-то переговаривались, кто-то курил. Ха! Похоже, они не отдыхают вовсе, они застряли. Элементарно увязли своими санками, рассчитанными на неглубокий снежный покров, в жутких наносах и навалах этой карельской зимы. Сани и шли у них до этого медленно, потому что поставлены на очень узкие полозья, которые продавливают под тяжестью груза сугробы, зарываясь в них по самое основание повозки. Верно, они себе представляли нашу зиму не такой, на какую напоролись.

Но зачем нужны в проруби (а куда же еще они толкают сани?) обломки самолета? Бессмыслица, несуразица, галиматья какая-то, свинячья петрушка. Однако ж это как-то должно объясняться!

И, кстати, дорога им эта гора бестолкового металла. Поэтому, надо думать, и решили не рисковать, лучше сказать, решили перестраховаться, и не сбрасывать груз прямо на лед, чтобы тот не проломился и груз, то есть эта рухлядь, не ушел под воду вместе с тарой и парашютом. Что-то похожее на отгадку происходящего зашевелилось на окраинах мыслей капитана Шепелева. Но мыслям, чтоб вспыхнуть фейерверком озарения, не хватало фактического материала.

— …Пока снегу нет, — командир услышал над ухом шепот Хромова, — жахнем дружно и им каюк.

Капитан помотал головой. Это «жахнем» пройдет только в том случае, если немцы, как по заказу, соберутся на лицевой к нам стороне саней, желательно при этом не будут слишком подвижны, дадут в себя прицелиться. По-другому сразу всех положить не получится. А открываешь огонь, немцы гасят фонари, все во мраке, начинается игра вслепую, где один оставшийся в живых проворный и меткий немец может перестрелять весь отряд. Когда густой снегопад перестал, близко к ним уже не подберешься. И самое разумное сейчас — выжидать. Лучше всего будет, если фашисты провозятся с санями на берегу до рассвета. Или бросят их и отправятся спать до утра. Но если же они торопятся и продолжат пыхтеть над санями, проталкивая их по миллиметру в минуту, и дотолкают их до льда, тогда мы и нападем. Заняв позицию на береговом возвышении, мы получим преимущество. Мы можем покончить с ними, забросав их сверху гранатами. Решено, с берега мы их и атакуем. Но дать им сбросить свой металлолом в озеро нельзя. Нельзя — потому что они очень уж этого желают, значит, неспроста желают. Надо захватить их богатство и поглядеть на него вблизи.

Они — те, кто прятался за деревьями на краю прибрежной поляны — без приказа пригнулись и прижались к стволам. Потому что от саней отделилась фигура и, неторопливо, несколько неуклюже переступая на лыжах по снегу, почти не помогая себе палками, направилась в их сторону. Им сначала показалось — прямо на них. И лишь когда человек в белом облачении с черными полосами поясного и оружейного ремней приблизился к лесу, они убедились, что он забирает от них вправо. Капитану удалось рассмотреть (тот высоко поднимал ноги), что немецкие лыжи толще и короче наших и финских, и еще то, что за поясной ремень у одинокого лыжника заткнут топор. Ах, вот в чем дело! Немцы сообразили, что сдохнешь, толкая сани только руками, и не помешает вага или ваги. А это, значит, у нас лесоруб, его послали срубить подходящее деревце.

Догадка командира подтвердилась спустя минут пять, когда рядом, в каких-то двадцати метрах от них, топор застучал по древесине и задрожало, затрясло ветвями подрубаемое дерево.

Скрип лыж за спиной. К командиру подобрался старшина. Жестами (чирк пальцем по горлу, сложенные пальцы ладони бьют в грудь, потом указывают в сторону саней, палец стучит по запястью), движением губ под рыжими усами, покрытыми ледяной коркой, молчаливо складывающим слово «лазутчик», — все этим Зотов сказал: «Давай добро, командир. И быстрее. Такой шанс может не представиться больше. Понимаешь, о чем я?» Да. Шепелев понимал. Тихо снять лесоруба. Это может получиться только у старшины. Потом под видом возвращающегося с вагой немца один из нас должен пойти к саням. Один из нас… Старшине придется идти, если он снимает лесоруба, тут других вариантов нет. Кому-то еще пробираться по лесу менять старшину, забирать вагу и топор, — этим шебуршанием можно вызвать подозрение у немцев, лишиться козыря внезапности, тогда все насмарку. А к немцам удастся подойти вплотную, наверняка. Подмену смогут заметить, лишь когда окажешься среди них. Но они не успевают, оружие не в руках и на предохранителях, а старшина начинает первым, заранее приготовившись. Элемент внезапности. А их всего восемь-десять и минус один к тому времени. Правда, если у старшины не получится бесшумно убрать лесоруба?.. Тогда принимаем бой.

Командир кивнул — действуй, старшина. Зотов быстро избавился от вещмешка. Рядом с мешком на снег лег трофейный «Суоми». Проделал он это, ничем не звякнув, не лязгнув, не хрустнув.