Макс Коллинз - Похищенный

Однако дворецкий Оливер захворал – он стал очень нервным, и его все больше мучили боли внутри; он перенес срочную операцию в связи с прободением язвы, и через четыре дня умер. Его вдова продолжала работать у Линдбергов, хотя ее хозяева навсегда покинули несчастливый дом в Хоупуэлле и передали его организации, занимающейся помощью бездомным детям.

В середине августа Энн Линдберг подарила мужу второго сына. Линди умолял прессу и общественность, чтобы они позволили мальчику «нормально расти». В имении Морроу в Энглвуде капризный фокстерьер Вэхгуш уступил пальму первенства злющей немецкой овчарке по кличке Тор, которая, по свидетельствам очевидцев, в клочья разрывала одежду и плоть незваных гостей. Угрозы похитить младенца стали обычным явлением: в письмах теперь требовали денег, чтобы предотвратить похищение; в одном случае эти письма привели к аресту двух подозреваемых, однако у них было алиби в отношении предыдущего похищения.

И еще кое-что мне показалось странным: когда имя мальчика в конце концов сообщили прессе, оказалось, что Энн и Чарльз нарекли его Джоном. Я решил, что это не очень удачный выбор.

В декабре 1932 года я ушел из полиции и занялся собственным бизнесом. За делом Линдберга я, как и многие другие, давно уже наблюдал по сообщениям в газетах и уже начал сомневаться, что похитители вообще когда-нибудь будут найдены. Если за этим преступлением действительно стоял Капоне – который сейчас находился в тюрьме в Атланте, как и предполагал Элиот, – то оно вряд ли когда-нибудь будет раскрыто, думал я.

С другой стороны, продолжали существовать деньги, выплаченные в качестве выкупа за ребенка, и в 1933 году в стране был отменен золотой стандарт: это означало, что всякий, кто к 1 мая не сдаст свои золотые сертификаты, может столкнуться с правовыми последствиями. Этот шаг, благодаря Фрэнку Уилсону и Элмеру Айри, которые настояли на том, чтобы часть выкупа была выплачена в золотых сертификатах, должен был вынудить похитителей или вымогателей покинуть свои укрытия.

Я продолжал думать, что с Джефси вошла в контакт не имеющая отношения к настоящим похитителям группа мошенников, обладающих «внутренней» информацией; едва ли настоящие похитители, бестолково закопавшие ребенка так близко от имения в лесу, который то и дело прочесывали полицейские, осмелились бы после этого еще и охотиться за деньгами. Они провалили дело, случайно убив ребенка, когда сломалась лестница или когда убегали, и исчезли навсегда.

По крайней мере, я так предполагал. И правильность или ошибочность моего, предположения могли помочь подтвердить обнаруженные золотые сертификаты.

Один лейтенант нью-йоркской полиции по имени Джеймс Финн имел в своем офисе в полицейском участке в Манхэттене большую карту города, на которой в течение года после отмены золотого стандарта отмечал движение появлявшихся золотых сертификатов.

Я никогда не встречался с Финном, но, судя по всему, на ранней стадии дела он поддерживал контакт с Шварцкопфом и даже с Линдбергом – еще один коп, которого держали на почтительном расстоянии.

Как бы там ни было, именно Финн 19 сентября 1933 года арестовал нового подозреваемого.

Им оказался проживавший в Бронксе плотник-немец. Наблюдая из Чикаго за развитием событий по газетам, я полагал, что Финн и фэбээровцы быстро заставят этого Хауптмана назвать имена остальных членов банды.

Газеты утверждали, что он и был «кладбищенским Джоном», который встречался с Джефси.

Услышав о том, что сына Слима нашли мертвым в лесу, я в первый момент хотел позвонить ему и принести свои соболезнования, по потом подумал, что мой голос он сейчас хочет слышать меньше всего. Сидя у телефона и не решаясь позвонить ему, я напился пьяным и даже немного всплакнул, впрочем, это все пустое.

Линдберг сам позвонил мне, но только почти через два года, вскоре после того как поймали этого немца. Во время нашего междугородного разговора в трубке стоял такой треск, что казалось, он звонит не из Нью-Джерси, а с другой планеты. С другой стороны, то, что нам довелось испытать в Нью-Джерси, давало мне все основания считать этот штат другой планетой.

– Нейт, – сказал Слим, – я тогда забыл вас поблагодарить.

– Не говорите глупостей, – сказал я. – Я ничем не смог вам помочь.

– Но вы пытались. Иногда... иногда я думаю, что все могло бы быть по-другому, если бы я слушал вас.

– Я в этом не уверен. Честно говоря... извините меня за прямоту, полковник, но ясно, что ваш сын умер в ночь похищения. Что бы мы ни делали, этого изменить мы были уже не в силах.

– Те мерзкие ублюдки, должно быть, теперь в тюрьме.

– Возможно. Но этот шут, Хауптман, в конце концов назовет своих сообщников. Вот увидите.

Слышно было, как он вздохнул. Потом сказал:

– На это я и надеюсь. Я слышал, вы занялись частной практикой.

– Да. Организовал первоклассное сыскное агентство. Я его директор. И одновременно сторож по совместительству.

Он рассмеялся.

– Вы все тот же, Нейт. Если мне однажды понадобится детектив, я знаю, куда мне обратиться.

– Правильно, – сказал я. – К Фрэнку Уилсону.

Он снова засмеялся, пожелал мне добра, и я тоже пожелал добра ему, Энн и их второму сыну. Этим все и закончилось.

Мне было немного странно чувствовать себя пассивным наблюдателем после того, как я принимал самое активное участие в этом знаменитом деле на его ранней стадии. Нельзя сказать, что это меня уж очень волновало. Иногда я вспоминал о Линдберге; довольно часто – об Эвелин. Это были сладостно-горькие воспоминания.

Все же приятно было сознавать, что это дело уже позади, что оно фактически раскрыто.

Было начало десятого утра, которое, судя по тому, что я мог видеть из окна, выходящего на надземку, было пасмурным и малообещающим. Пятница, тринадцатое... Нельзя сказать, что я очень верю в везение и невезение, но, оглядываясь теперь назад, должен сказать, что этот день оправдал свое несчастливое число.

Однако когда на столе рядом с моими скрещенными ногами в шерстяных носках с дырами, заметными только тогда, когда я снимал обувь (а я как раз снял ее), зазвонил телефон, я еще находился в блаженном неведении и спокойно читал спортивный раздел газеты «Триб» и пил из бумажного стаканчика кофе, который принес из расположенного внизу кулинарного магазина.

Я едва не пролил кофе и чуть не сшиб со стола ногой телефон. Этот деформированный черный предмет звонил не так часто. У меня был большой офис, но он состоял лишь из одной комнаты, в которой я и проживал, – на четвертом, последнем этаже здания на Ван Бюрен-стрит, где кроме меня и обитателей расположенной здесь же ночлежки жили также хиромант, подпольный акушер и два или три занимающихся сомнительными делами адвоката. Бизнес мой в то время был довольно установившимся – главным образом, проверка кредитоспособности клиентов для пригородных кредитно-финансовых учреждений, которые и были и становым хребтом моей депозитной книжки. Иногда ко мне обращались люди, желающие развестись, но по какой-то непонятной мне причине психологического свойства они почти всегда приходили без предварительной записи: печального вида мужчина или женщина, но обычно мужчина с покрасневшими глазами, испытывающий чувство вины не меньше Каина робко входил в мой офис и нанимал меня, чтобы я подтвердил его самые худшие опасения фотографиями.