Макс Коллинз - Смерть в послевоенном мире (Сборник)

— Не забыть бы про отстойники, — заметил я.

— Верно.

Мы решили и их проверить. Между двумя кирпичными строениями прямо напротив здания, где был обнаружен забрызганный кровью бачок для белья, на пешеходной части улицы мы заметили круглую металлическую крышку отстойника. Она походила на крышку канализационного люка, но отличалась меньшими размерами. Видимо, крышку немного сдвинули с места.

— Кто-то совсем недавно открывал ее, — негромко заметил Крюгер. В тишине надвигающейся ночи его слова прозвучали зловеще.

— Нужно чем-нибудь поддеть крышку, — проговорил я, опускаясь на колено. — Никак не могу подсунуть пальцы.

— Сейчас, — сказал Крюгер.

Он отстегнул с груди полицейскую бляху и, наклонившись, краешком звезды приподнял ее.

Я сдвинул тяжелый металлический круг в сторону, и Крюгер направил луч фонаря в открывшееся отверстие.

Снизу на нас смотрело лицо.

Лицо ребенка, обрамленное светлыми, испачканными в грязи и потому потемневшими волосами.

— Похоже на куклу, — сказал Крюгер, задыхаясь.

— Это не кукла, — возразил я, отворачиваясь.

Я понял, что сделал то, о чем меня просила жена: я нашел малышку Боба Кинана.

Во всяком случае то, что от нее осталось.

Мы выловили из отстойника маленькую головку ребенка. Не стану описывать подробности этой процедуры. Пришлось воспользоваться черенком метлы, которую мы взяли у дворника из дома, находившегося поблизости.

После этого я прислонился к кирпичной стене перехода, повернувшись спиной к нашей находке. Крюгер похлопал меня по плечу:

— Ты в порядке, Геллер?

Облаченные в униформу люди охраняли голову, лежавшую на куске газеты, которую мы расстелили около отстойника. Они разглядывали ее, словно это был какой-нибудь экзотический экспонат.

— Почти расстался с ланчем, — пробормотал я.

— Ты побледнел, как задница ирландца.

— Ничего, я о'кей.

Крюгер зажал сигарету, его желтоватые глаза блеснули.

— Есть еще одна? — спросил я.

— Конечно.

Он извлек из кармана пачку «Лаки Страйк» и предложил мне. Я с жадностью схватил сигарету. Крюгер щелкнул зажигалкой, дал мне прикурить.

— Никогда раньше не замечал, что ты куришь, Геллер.

— Почти не курю. Раньше курил, когда был по другую сторону океана. Там все курили.

— Понимаю. Ты, я слышал, воевал на Гвадалканале.

— Да.

— Тяжко было?

— Так я считал вплоть до сегодняшнего вечера.

Он кивнул:

— Я позвонил помощнику Кинана, парню из нормировочного отдела, он скоро будет. Проведем опознание. Не могу я втягивать отца в такое дерьмо.

— А ты соображаешь, Крюгер, — сказал я, затягиваясь сигаретой. — Ты молодец.

Он буркнул что-то и отошел в сторону встречать подъезжающих полицейских. Я стоял, по-прежнему прислонившись спиной к стене, докуривая сигарету.

Появление дворника, у которого мы одолжили метлу, вывело меня из оцепенения. Это был крупный мужчина лет пятидесяти, с толстой шеей и седыми волосами, в плаще, накинутом на фланелевую рубаху с закатанными рукавами.

— Какая жалость, — сказал он с немецким акцентом.

— О чем думаешь, папаша?

— Я кое-что видел.

— Ну?

— Может быть, ничего важного.

Я подозвал лейтенанта Крюгера и предоставил ему право решать.

— Сегодня около пяти утра, — начал рассказывать дворник, — я выносил мусор и заметил человека в коричневом плаще. Он шел, спрятав голову в поднятый воротник плаща, словно опасался холода или дождя. Однако погода была теплая и сухая. В руках он нес пакет — такой, с какими ходят в магазин за покупками.

Мы с Крюгером быстро обменялись взглядами.

— Покажи точно, где ты видел этого человека? — спросил Крюгер у дворника.

Немец вывел нас на улицу и указал в сторону особняка, где проживали Кинаны.

— Он пересек вон тот газон и пошел в западном направлении.

— Как тебя зовут, папаша? — спросил я.

— Отто. Отто Бергструм.

Крюгер передал Отто Бергструма на попечение двоим в штатском, и те направились с ним в районное отделение Саммердейл оформлять заявление по всей форме.

— Может быть, дело продвинется, — сказал Крюгер.

— Может быть, — ответил я.

Коллега Кинана по работе в Кабинете по ценообразованию, Уолтер Мунсен, оказался полным мужчиной лет за сорок пять. Его пропустили сквозь кордон полицейских, чтобы взглянуть на детскую головку, лежавшую на листе газеты. Нежное лицо ребенка было покрыто царапинами, а вместо шеи висели лохмотья кожи.

— Господи милосердный. Это она. Это крошка Джоэн.

Для Крюгера этого было вполне достаточно.

Мы отправились обратно в дом Кинана. Ночь повисла над городом, луны и звезд не было видно, словно Господь Бог хотел скрыть все, что натворил человек. Но его старания были напрасны. Мигающий свет патрульных машин, автомобильные фары любопытствующих рассеивали темноту. Репортеры и соседи толпились перед домом Кинана. Слух о нашей жуткой находке уже разлетелся по округе, но не достиг самого Кинана.

У входной двери Крюгер сказал:

— Слушай, Геллер, мне хотелось бы, чтобы ты ему все рассказал.

— Я? С какой это стати?

— Ты его друг. Именно тебя он позвал. Ему будет легче, если он узнает обо всем от тебя.

— Ерунда. В таких делах «легче» не бывает.

Все же я решился это сделать.

Мы с Крюгером стояли в углу гостиной, но говорил я. Жена Кинана все еще оставалась наверху у соседей. Я опустил руку ему на плечо и сказал:

— Неважные дела, Боб.

По выражению моего лица он уже понял это. Тем не менее, все-таки спросил:

— Она мертва? — Затем, отвечая на свой же вопрос, добавил: — Вы отыскали ее, и она мертва?

Я кивнул.

— Боже милостивый! Боже милостивый!

Он упал на одно колено, словно молился, однако он не молился.

Я сжал его плечо. Мне показалось, что он пытается подняться на ноги, поэтому я помог ему это сделать.

Постояв с опущенной головой, он затем сказал:

— Я сам обо всем расскажу матери Джоэн.

— Боб, это не все.

— Не все? Что значит не все?

— Я сказал, что дела плохи. После того как ее убили, тот, кто это сделал, избавился от тела...

О Господи! Какими словами можно это выразить? Как уберечь его от этого страшного удара?

— Нат? В чем дело, Нат?

— Ее расчленили, Боб.

— Расчленили?..

Лучше скажу я, чем какой-нибудь репортер.

— Я нашел ее голову в канализационном отстойнике, в квартале отсюда.

Пытаясь понять смысл сказанного мною, он смотрел на меня. Глаза его помутнели, голова затряслась.

Затем он отвернулся к стене, держа руки в карманах.

— Не говори Норме, — наконец сказал он.

— Мы должны рассказать ей все, — вступил в разговор Крюгер со всей мягкостью, на которую был способен. — Она все равно об этом скоро узнает.

Кинан повернулся и посмотрел на меня; по его лицу текли слезы.