Макс Коллинз - Синдикат

Тишина, как занавеска, разделила нас.

Наконец он возразил:

– Мог ли я ненавидеть своего брата, Натан?

– Тогда почему ты убил его, дядя Луи?

– Я убил его? Что за циничные бредни ты несешь?

– Ты за мной следил, дядя Луи, верно? Как там служит твой племянник в полиции. Ты ведь тогда был запанибрата с Сермэком, как, впрочем, и всегда со всеми политиками и теми, кто за ними стоит.

Не понимая точно, к чему я клоню, он пожал плечами.

– Да-да... И что же в этом плохого?

– Так вот, кто-то из посвященных рассказал моему отцу, откуда у меня деньги, те, что я дал ему на магазин Кто-то объяснил ему, что это кровавые деньги. Кто-то рассказал ему, что его сын Натан – продажный коп.

Дядя молчал, сделавшись вдруг похожим на моего отца больше, чем когда-либо. У него затряслась нижняя губа, на глазах выступили слезы.

– А рассказал-то ты, дядя Луи. Ты рассказал. И он застрелился.

Дядя молчал. Я тоже чуть не заплакал. Ткнул в него пальцем.

– Это я лишаю тебя наследства, мерзкая гнида. Я от тебя отрекаюсь.

И я ушел, оставив его наедине со своей виной.

Зима прошла, но все еще было холодно. Мы с Мэри Энн Бим выбрались на машине на воскресную прогулку под хмурыми небесами, не позволявшими солнцу ни разу выглянуть за все шесть часов, – именно столько мы были в пути, выехав около полудня и направляясь через весь штат к реке Миссисипи и Трай-Ситиз, где родились и выросли Мэри Энн и ее исчезнувший брат Джимми.

Это было мое первое путешествие по стране, а я был не очень в себе уверен даже на мощеных дорогах. «Шевроле» 1929 года по городу послужил мне хорошо, а как через весь штат? Внезапно это путешествие показалось мне верхом самоуверенности, особенно под такими неприветливыми небесами.

Но вскоре я уже уверенно ехал со скоростью сорок миль в час по шоссе номер 30; по обе стороны от нас лежала фермерская страна, хотя по пути мы проехали и около дюжины маленьких городков. На фермерских дворах – приметы выселения банкротов, в витринах магазинов объявления о закрытии – все говорило, что тяжелые времена прихватили не только Чикаго. Земля, плоско уходящая к горизонту, в это время года выглядела заброшенно-бесплодной, иногда только оживляясь фермерским домом, силосной башней или сараем, поражавшими взгляд городского человека. Мне было известно, что Чикаго окружен сельскохозяйственным районом, но видеть его прежде мне не приходилось, и когда мы подъехали к бензоколонке на выезде из Декалба, фермер в комбинезоне и рваной соломенной шляпке, с таким же пустым, как и земля, лицом, заправлявший свой грузовик, принял нас, как пришельцев с другой планеты. Так же отнеслись к нам и еще двое фермеров, сидевших перед колонкой, прислонясь к спинкам стульев и жующих табак, – явно не обращая внимания на довольно холодный день.

Мэри Энн не относилась к этим людям как к чему-то особенному; она сама выросла в сельском городке, поэтому просто сидела, уставясь в пространство, не обращая внимания на эти отбросы общества, с высокомерным видом, как делают многие экс-земляки, когда, наконец снизойдут проведать родные места.

Она сидела в «шевроле» в белой шляпе и черно-белом клетчатом платье и ждала, когда я принесу ей виноградный сок из буфета. Там тоже сидели фермеры – играли в карты и потягивали пиво из бутылок. Я взял из холодильника две бутылки сока, заплатив служащему, краснощекому, лет двенадцати парнишке с блестящими глазами, который, узнав, что я из Чикаго, спросил:

– А «Кабз» в этом году собираются играть?

Он имел в виду команду-фаворита по бейсболу, участвующую в чемпионате, первая игра которого должна была состояться на этой неделе.

– Думаю, ничего особенного нас не ожидает, – ответил я. – Они в прошлом году выиграли, и им наверняка повезет.

– А я бывал на играх в Чикаго, – похвастал он. – И не один раз. А вы?

Я усмехнулся ему в ответ.

– Доводилось.

Подойдя к машине, я подал Мэри Энн бутылку с виноградным соком. Себе я взял апельсиновый. По другую сторону бензоколонки какие-то ребятишки перебрасывались подковами.

– Совершенно другой мир, – заметил я.

– О чем ты? – равнодушно спросила Мэри Энн, изо всех сил стараясь пить из бутылки с чувством собственного достоинства.

– Да вот об этом, – ответил я, указывая на двух босоногих фермерских детишек лет одиннадцати, входивших в здание бензоколонки. Через минуту они вышли; один ребенок цепко держал полпинты мороженого «Братьев Хей», а другой – две маленькие деревянные. ложки, выуживая другой рукой из кармана перочинный нож. Усевшись около детей постарше, игравших подковами, тот, что с ножом, разрезал упаковку мороженого пополам, и оба заработали деревянными ложками.

– Ну, разве на это не приятно смотреть? – спросил я.

– На что? – уточнила Мэри Энн. Я снова показал на ребятишек. Она состроила гримаску, заметив:

– Холодновато для мороженого, – и подала мне пустую бутылку.

Я допил свою, опустил бутылки в деревянный ящик около двери рядом с фермерами, жующими табак, и дал парнишке доллар за бензин, сказав, чтобы сдачу оставил себе. Его лицо просияло, как будто с ним такого никогда прежде не случалось, а может, ему и правда не оставляли сдачу.

Мы выехали на дорогу и ехали молча, наверное, миль сто. Я сердился на Мэри Энн. Почти весь день она болтала о себе и своих амбициях (теперь в ее фантазиях фигурировал Голливуд), но когда я попытался указать ей на простое, пусть и грубоватое, но очарование видов по дороге, вроде той бензоколонки позади, она не захотела об этом говорить – кроме, может, замечания вроде: «Они просто сборище деревенщин, Натан».

Мы поужинали в придорожном кафе под названием «Дубы-близнецы» как раз по ту сторону водопадов Стерлинг-Рока, где мы выезжали на скоростное шоссе Иллинойса номер 3. Место было шумное, нам пришлось сидеть в углу, а это Мэри Энн пришлось не по вкусу. Ей также не понравились бросаемые на нее взгляды толстого грека, нас обслуживавшего, и ей не понравилось, как я смотрел на молодую женщину-повариху, которая подошла спросить у меня, понравился ли мне ее пирог.

– Ничего особенного, – заметила Мэри Энн, когда мы отъехали.

Я пожал плечами.

– Она была очаровательна. Да и пирог с вишнями тоже хоть куда.

– Она была самая обыкновенная.

– А что в этом плохого?

– Ничего, но это по-твоему.

Теперь она рассердилась и не разговаривала со мной, пока мы не попали в Трай-Ситиз, срезав угол через Моулайн к Рок-Айленду, где мост соединял его с Девенпортом, а также с близлежащим арсеналом Рок-Айленда.

Набережная подходила к железнодорожным путям и заводам; кварталы местной застройки, попавшиеся нам по дороге, не представляли из себя ничего особенного – рабочие поселения, кое-где уже пришедшие в упадок. Когда мы ехали по черному стальному мосту с плотиной и дамбой по обе стороны, Миссисипи внизу выглядела темной и неспокойной. Река была бездонна – как небо.