Макс Коллинз - Двойник

– Понимаю. А сейчас Анна почему-то хочет продать Диллинджера.

– Что значит продать? Он не ее жилец, у него есть собственная крыша над головой, разве не так? На Пайн-Гроув-авеню?

Я кивнул.

– Разве Анна виновата в том, что парень так доверился ей?

– Заркович, а что, собственно, вы хотите от меня? Он вынул мундштук изо рта.

– Мне хотелось бы, чтобы вы снова поговорили либо с Пурвином, либо с Коули. Хорошо бы устроить им встречу с Анной.

– А почему Анна не может сама обратиться к ним?

– С ее уголовным послужным списком она нуждается в посредничестве.

– А почему бы вам не взяться за это?

Он сделал широкий, великодушный жест рукой.

– Я могу это сделать. Но собираюсь объединить наши усилия. Вы сообщите то, что наблюдали, а я бы сказал, что миссис Сейдж, мой старый друг из Восточного Чикаго, вошла со мной в контакт относительно Диллинджера и свела нас вместе.

– И все же зачем вам я?

Он пожал плечами.

– Просто хочу быть справедливым. Не вижу смысла в конкуренции. Денег хватит на всех, причастных к делу, Геллер. По крайней мере, двадцать грандов, поделенных на четыре части.

– Четыре?

– Кроме меня, вас и Анны есть еще мой непосредственный начальник капитан О'Нейли. Он сегодня тоже в деле.

– Он тоже участвует в сборе денег с мадам?

– Геллер, мы уже занимались делом Диллинджера. У нас имеется донесение, что этот человек был в Чикаго на Норд-Сайд.

– От Анны?

– Нет. От одного игрока, которого я знаю, хорвата. Но никому не говорите об этом. Вскоре после того, как вы ушли от Анны, я, разговаривая с ней, вдруг понял, что этот парень у нас в руках. Вы знаете, у нас есть свой денежный интерес в поимке мистера Диллинджера в Индиане.

– Вы имеете в виду некую сумму помимо наградных в двадцать тысяч долларов?

– Разумеется. Диллинджер – это стыд Индианы, родной сын, пошедший по неправедному пути.

– Лич в этом участвует?

Капитан Мэтт Лич был полицейским штата Индиана, который посвятил в последние годы всю свою карьеру выслеживанию Диллинджера. В поисках известности он далеко переплюнул Пурвина и Несса. Правда, его не любили многие полицейские. Однако знали как неутомимого, даже одержимого преследователя Диллинджера.

– Нет, – коротко ответил Заркович. – Он не причастен. Это дело Восточного Чикаго.

– Только что вы сказали, что Диллинджер – это дело Индианы.

– В особенности Восточного Чикаго.

– Почему?

– Он убил там полицейского.

– А! Значит, они ищут его за это убийство.

– Да. Он убил копа, когда выскакивал из дверей Первого национального банка, стреляя из автомата. И этому есть множество свидетелей.

– И, конечно, вы знали того копа, которого убил Диллинджер.

– Да. Прекрасный парень, он оставил вдову с детьми.

– Итак, вы хотите заполучить Диллинджера.

– Да.

– Вы хотите участвовать в его ликвидации.

– Пожалуй.

– Именно в ликвидации, но не в поимке?

– Геллер, вы действительно думаете, что Диллинджера можно взять живым?

– А почему нет? Раньше его задерживали много раз.

– Но он знает, что на этот раз не сможет бежать, что не может быть никакого повторения несчастья в Кроун-Пойнт, не может быть деревянных револьверов, покрашенных гуталином.

– Не знаю, может быть, вы и правы. Но в любом случае, не думаю, что все это меня интересует.

– Как знаете. Вы не собираетесь поговорить с Коули в таком случае? Или снова с Пурвином?

– Нет. Но если вы хотите отомстить за того копа из Восточного Чикаго, тогда вам нужен Пурвин. Он сначала стреляет, а потом уже думает.

Заркович встал и, надев свою шляпу, сухо улыбнулся, не выпуская мундштук с сигаретой изо рта.

– Раньше я уже имел дело с Пурвином. Он слишком молод для такой работы.

– Его люди еще моложе.

– Знаю. Этот парень проваливал любое задание, на которое его когда-либо посылали... Ему никогда не следовало их поручать. А в общем-то это неплохо...

– Это неплохо для полиции Восточного Чикаго. На этот раз она сможет оказаться рядом, чтобы выручить его?

– Вот именно, – улыбнулся Заркович. Я встал из-за стола.

– Из чистого любопытства, сержант. Что вы собираетесь делать?

– Постараюсь провернуть одно дельце в пользу Дины Сейдж.

– Какого рода дельце?

– У Анны есть проблемы с иммиграционными властями. Она думает, что, может, люди из администрации снимут эти проблемы, если она поможет с Диллинджером.

– Возможно. Я вижу, вы не хотите обращаться к чикагским полицейским.

– Нет, черт побери! А вы?

– Стеги хороший мужик.

– Забавно это слышать от вас.

– Из-за того, что он не любит меня, не следует думать, что я его не уважаю. Он честный и прямой. Вам с ним иметь дело гораздо лучше, чем с Пурвином.

– Спасибо за совет, Геллер. Значит, вы вне игры?

– Именно так.

– Знаете, не вижу в вашем решении смысла.

– Я так не думаю.

Он пожал плечами и вышел. Предложение Барни вместе выпить пива Заркович проигнорировал.

Я же спустился в бар и присоединился к Барни, который спросил, в чем причина моего столь грубого разговора с Зарковичем.

Я объяснил, что он был шестеркой среди политиканов Восточной Индианы.

– К тому же у него есть связи с шайкой Капоне, – ответил я. – И не только потому, что Синдикат контролирует бордели. Около четырех лет назад он попал под секретное федеральное расследование. Оказалось, примыкал к группировке Капоне в гангстерской войне, в которую были вовлечены некоторые местные бандиты Восточного Чикаго. Ему удалось выкрутиться, так как приятели-политиканы оказали содействие. Это, дружище, самый грязный полицейский.

– Что-то непохоже.

– Он ловок и умен. Но стоит раз испачкаться в дерьме, никогда не отмоешься.

– Значит, ты выходишь из этого дела? – спросил Барни. – Или из этой «работы»?

– Я не знаю, что это.

Я не ответил на вопрос Барни, потому что не был уверен, что действительно вышел из дела Джимми Лоуренс – Полли Гамильтон. Или «работы».

Я поехал к трехэтажному дому Анны Сейдж, припарковался внизу улицы и стал вести наблюдение, делая вид, что читаю газету. Я ожидал увидеть Зарковича, но он не появился.

Около семи тридцати возле дома остановилось такси, и из дверей трехэтажного дома вышел Джимми Лоуренс с Анной и Полли. Они сели в такси и направились в сторону Луп.

Я следовал за ними, гадая, куда они едут?

Оказалось, вниз к озеру, к Выставке.

Там они направились на шоу Салли Рэнд «Улицы Парижа».

– Это было прекрасно, – сказала Салли Рэнд, закуривая сигарету. Она сидела на постели, прикрыв грудь шелковой простыней. – Я чувствую, что в этом участвовало твое сердце.

Опершись на взбитую подушку, я тоже сел.

– Пожалуй, мое сердце участвовало в этом, – согласился я и пожал плечами.