Филип Керр - Бледный убийца

– Я не первый раз сообщаю плохие новости семье погибших, – объяснил Беккер. – Как ни странно, все до последней минуты надеются на лучшее. И только когда ты сообщаешь им правду, они бывают окончательно сражены. Матери падают в обморок, ну, вы все знаете. Но эти среагировали как-то по-другому. Трудно объяснить, что я имею в виду, но, комиссар, у меня сложилось впечатление, что они этого ожидали.

– После четырех недель отсутствия дочери? Да они просто смирились с мыслью о том, что она умерла, вот и все.

Беккер нахмурился и поскреб макушку своей растрепанной головы.

– Нет, – медленно сказал он. – Это что-то другое, комиссар, я не могу хорошо объяснить. Наверное, мне не стоило вообще об этом говорить. Может быть, мне только показалось.

– Вы верите в интуицию?

– В общем-то, да.

– И правильно. Иногда это единственная вещь, на которую полицейский может положиться. И тогда у него нет другого выбора, как довериться ей. Полицейскому, который не доверяет своим предчувствиям, никогда не повезет. А без везения нет никакой надежды, что тебе удастся распутать дело. Нет, вы правильно сделали, что рассказали мне.

Мы ехали на юго-запад, в Штеглиц, и господин Ханке, бухгалтер завода «АЕГ» на Зеештрассе, сидевший рядом со мной, меньше всего производил впечатление человека, смирившегося со смертью своей единственной дочери. Тем не менее я не собирался сбрасывать со счетов то, что рассказал мне Беккер. Я не торопился делать никаких заключений, я просто наблюдал.

– Ирма была очень умной девочкой, – вздохнул Ханке. Он говорил с акцентом, выдававшим в нем жителя рейнских земель, чем очень напоминал Геббельса. – Ей хватило ума не бросить школу и сдать экзамены на аттестат зрелости, как она и мечтала. Но она не была книжным червем, Ирма только что получила имперский спортивный значок и диплом мастера спорта по плаванию. Она никому не делала зла. – Его голос сорвался, когда он спросил: – Кому понадобилось ее убивать, комиссар? Кто мог это сделать?

– Именно это я и хочу выяснить, – сказал я. Но жена Ханке, сидевшая на заднем сиденье, уже знала ответ на этот вопрос.

– Неужели вам не ясно, кто стоит за этим убийством? – спросила она. – Моя дочь была примерным членом Союза немецких девушек, на уроках расовой теории ее называли идеальным примером истинной арийки. Она хорошо знала гимн «Хорст Вессел» и читала наизусть целые страницы из великой книги фюрера. Так кто же мог убить ее, девственницу, как не евреи? Кто, кроме евреев, мог сделать с ней такое?

Господин Ханке повернулся и взял жену за руку.

– Мы пока еще ничего не знаем. Силке, дорогая, – сказал он. – Правда, комиссар?

– Я думаю, что это маловероятно, – ответил я.

– Вот видишь, Силке? Комиссар не верит в то, что ее убили евреи, и я тоже не верю.

– А я говорю вам, что уверена в этом, – прошипела она. – Вы оба ошибаетесь. Это очевидно так же, как и то, что длинный нос – это нос еврея. Кто же еще, кроме евреев? Вы что, не понимаете? Это же совершенно очевидно!

«Когда находят тело со следами ритуального убийства, обвинение выдвигается немедленно, так делается во всем мире. И это обвинение выдвигается только против евреев», – вспомнились мне слова из статьи в еженедельнике «Штюрмер», который лежал, свернутый, у меня в кармане, и, слушая фрау Ханке, я неожиданно подумал, что она права, но права в том, во что бы никогда не согласилась поверить.

Раздался свисток, поезд дернулся и начал медленно отъезжать от перрона Ангальтского вокзала. Наше шестичасовое путешествие в Нюрнберг началось. Корш, с которым мы вдвоем ехали в купе, с головой ушел в газету.

Вдруг он громко чертыхнулся.

– Вы только послушайте, что здесь пишут! «Советский министр иностранных дел Максим Литвинов объявил с трибуны Лиги Наций в Женеве, что его правительство намерено выполнить свои обязательства по существующему с Чехословакией договору и что оно одновременно предоставит военную помощь Франции». О Боже, нам достанется, если на нас нападут сразу с двух сторон.

Я промычал нечто нечленораздельное. В то, что французы организуют настоящую оппозицию Гитлеру, верилось еще меньше, чем в соблюдение ими «сухого закона». Литвинов очень хорошо продумал свое заявление. Никто не хотел войны. Никто, кроме Гитлера. Этого сифилитика Гитлера.

Мои мысли вернулись к встрече с фрау Калау фон Хофе в прошлый вторник в Институте Геринга.

– Я принес ваши книги, – сообщил я. – Особенно интересной оказалась книга профессора Берга.

– Рада, что она вам понравилась, – произнесла фрау фон Хофе. – А что вы скажете о Бодлере?

– Он мне тоже понравился, по-моему, его стихи – о современно! Германии. Особенно цикл «Хандра».

– Наверное, вы уже созрели для Ницше, – сказала она, откинувшись на спинку стула.

Мы разговаривали в светлом, со вкусом обставленном кабинете, окна которого выходили прямо на зоопарк. Мне казалось, что я даже слышу крики обезьян, доносящиеся оттуда.

Калау фон Хофе продолжала улыбаться. Она выглядела лучше, чем была в моих воспоминаниях. Взяв фотографию, одиноко стоявшую на столе, я стал разглядывать ее – красивый мужчина и два маленьких мальчика.

– Ваша семья?

– Да.

– Вы, наверное, очень счастливый человек, – сказал я и поставил фотографию на место. – Ницше... – продолжал я, чтобы сменить тему разговора. – Я ничего о нем не знаю. Видите ли, я мало читаю. Мне трудно выкроить для этого время. Но в свое время я прочитал те страницы в «Майн кампф», где говорится о венерических болезнях. И заметьте, после этого чтения мне пришлось подпереть окно в ванной кирпичом, чтобы оно не захлопнулось.

Она засмеялась.

– Тем не менее вы, вероятно, правы.

Она хотела что-то сказать, но я поднял руку:

– Знаю, знаю, не говорите ничего. Вы мне рассказали только о том, что написано в замечательной книге нашего фюрера. Не вдаваясь в психотерапевтический анализ самого писателя.

– Правильно.

Я сел и посмотрел ей в глаза.

– Но такое возможно?

– О да, конечно.

Я протянул ей страницу из «Штюрмера».

Она спокойно посмотрела на меня, затем открыла коробку с сигаретами. Я взял одну и, чиркнув спичкой, дал прикурить ей, затем прикурил сам.

– Вы спрашиваете меня об этом по долгу службы, официально? – поинтересовалась она.

– Нет, конечно нет.

– Тогда могу сказать, что это возможно. К тому же должна заметить: «Штюрмер» – произведение не одной, а нескольких психопатических личностей. Эти так называемые передовицы или иллюстрации Фино – одному Богу известно, какое влияние оказывает на людей такая мерзость!

– А вы не могли бы немного порассуждать. На тему о влиянии, я имею в виду.