Леонид Юзефович - Дом свиданий

— Да не стрекочи ты! — взмолился Иван Дмитриевич.

— Не успеваете следить за моими рассуждениями? — обрадовался Гайпель. — В общем, вопрос тут возникает за вопросом, и ответа на них у меня пока нет.

— Здрасьте! Чего тогда мне голову морочишь?

— Но в любом случае, судя по медальону, или Куколев, или его убийца, или, что вероятнее всего, оба они связаны с вольными каменщиками. Подобные знаки характерны для масонов, а женщин, как известно, в масонские ложи не принимают. Значит, за спиной отравительницы стоял какой-то мужчина.

— Ладно, — кивнул Иван Дмитриевич, — продолжай делать то, что я тебе велел.

— Что именно?

— Зря не квакать.

Они уже сошли на первый этаж. Здесь квартальный надзиратель Будягин, развалясь на диване, кушал чай со сливками и объяснял швейцару, как отличить настоящую десятирублевую ассигнацию от фальшивой, которую вчера подсунул очередной Иванов.

— Чаи гоняешь, а я тут по твоей милости до вечера, что ли, сидеть должен? — напустился на него Иван Дмитриевич. — Протокол кто за тебя писать будет? Дядя?

— Я думал, вы заодно и напишете, — невозмутимо отвечал Будягин, откусывая от дармового кренделя.

— Это ты мне говоришь?

— Тебе, Ваня.

— Ты? Мне?

— Чего ты так разнервничался? Вы там все осмотрели, остается только записать. Зачем я-то туда пойду? Пускай твой помощник напишет, он человек грамотный, а мы с тобой после сочтемся.

— Н-нет, — отчеканил Иван Дмитриевич, — мы за тебя твою работу делать не намерены. У нас своей — во!

Сафронов отложил карандаш, потянулся, распрямляя затекшую спину, и сказал:

— По нынешним временам эта ваша «Аркадия» не пользовалась бы популярностью у чистой публики. Теперь на такого рода удобства смотрят с иной точки зрения.

— И с какой же? — полюбопытствовал Иван Дмитриевич.

— С точки зрения технической оснащенности. Вот недавно был я в Москве, пошли с приятелем в сад «Эрмитаж» позавтракать. Сидим в ресторане, приятель мне говорит: «Между прочим, владельцу этого ресторана принадлежит знаменитый на всю Москву дом свиданий. Можете заказать номер на час, на два, на три, до вечера или на целую ночь, на все своя такса. Тут недалеко, на бульваре. С виду невзрачный двухэтажный домишко, что приносит хозяину колоссальный доход, больший, чем этот сад и ресторан вместе взятые. Внутри там все оборудовано по последнему слову техники…» Оказалось, популярность этого дома покоится на особой системе сигнализации. Когда парочка входит, коридорный у себя на стойке нажимает специальную кнопку, и двери во всех номерах автоматически запираются, никто выйти не может, пока вновь прибывшая пара не займет свой номер. Вошли, подали сигнал коридорному, тот жмет на другую кнопку — двери отпираются. Когда им надо уходить, они опять сигналят на вахту, там нажатием кнопки снова закрывают все комнаты, и во время отбытия тоже никто их не видит. Дамам, естественно, — заключил Сафронов, — никаких вуалей не требуется.

— Да, прогресс. — покивал Иван Дмитриевич.

— Слушайте дальше. Сидим, значит, с приятелем, он показывает мне за соседним столиком человека в полицейской форме. «Это, — говорит, — пристав здешней части, тот дом свиданий находится на его территории. Заведение полулегальное, но он на него смотрит сквозь пальцы. Взяток не берет, зато каждый день приходит сюда завтракать. Для него всегда приготовлен столик. Кроме завтрака, ему подают свежей икры и бутылку коньяка, он добросовестно все съедает, выпивает и просит счет. На счет он даже не глядит, дает официанту три рубля и говорит: принеси сдачу. Тот уже знает, что нужно делать. Идет к управляющему…» Тут приятель ткнул меня локтем в бок и шепчет: «Вот пошел, пошел… Смотрите, что сейчас будет» Прошло минуты две. Смотрю, официант возвращается, проходит мимо нас, а на подносе у него счет и сдача с трех рублей в виде сторублевой бумажки. Ваш Будягин по сравнению с нынешними монстрами — почти святой.

— Естественно, — опять покивал Иван Дмитриевич. — Еще Жан Жак Руссо писал, что развитие науки и падение нравов идут рука об руку.

Иван Дмитриевич еще минуты полторы впустую ругался с Будягиным, потом позвал хозяина «Аркадии», велел ему идти в тот номер, где убили Якова Семеновича, и там разговаривать с Натальей. Сам прошел в ее каморку, оттуда слушал их разговор через дымоход и убедился, что да, слов разобрать нельзя, только тембр голоса.

Попутно были допрошены два лакея, но и они о вчерашних постояльцах ничего нового не сообщили. Никто из гостей не имел ни шрама на лице, ни бородавок на щеках, никто, кроме покойного, не хромал, все говорили без акцента, платье имели приличное, были среднего телосложения и в летах тоже средних. Наконец, как жемчуг в куче навоза, сверкнуло одно ценное известие: один из Ивановых, занимавший номер как раз по соседству с Яковом Семеновичем, и его пассия бежали из «Аркадии» еще до того, как Наталья пришла предупредить их о скором визите полиции. Когда она к ним постучалась, номер уже был пуст. Правда, время их бегства так и осталось тайной: швейцар сознался, что под утро его бес одолел, уснул на посту, и они мимо прошмыгнули.

Жемчужина сверкнула, но сразу и погасла. Едва Иван Дмитриевич начал всех подряд расспрашивать об этой парочке из соседнего с Куколевым номера, потянулась все та же бестолковщина: не хромые, не кривые, руки-ноги на месте, у дамы лицо под сеткой. Наталья несколько раз прибегала с горящими глазами и подробностями одна другой никчемнее. То вспомнит, что башмачки у любовницы этого Иванова были черные, то — что пуговицы на пальто серенькие, окантованы черненьким, в тон башмачкам, но цвет самого пальто, его покрой и материал, из которого оно было пошито, не задержались в ее девичьей памяти. Впрочем, даже эти скромные приметы вскоре подверглись ревизии: Наталья возвратилась, и серое быстренько поменялось на черное, черное — на коричневое, башмачки — на сапожки, а пуговицы заменила крючками. Среди ее наблюдений единственное, пожалуй, заслужило внимание, да и то психологическое. «Видать, — сказала Наталья, — что не она при нем, а он при ней».

Зашли в номер, где ночевали эти двое, но не обнаружили там никаких предметов, забытых ими при бегстве. Ни шпилечки оброненной! Кровать обыкновенная, без зеркал, и уже застелена покрывалом в ожидании новых гостей.

— Ночью они в постель-то ложились? Или до утра так просидели? — спросил Иван Дмитриевич.

— Ложились, — вспомнила Наталья. — Простыни были смяты. Он задал ей еще несколько вопросов интимного свойства, касающихся, в частности, простыней. Хотелось выяснить, были эти двое любовниками или только сообщниками, но не получилось. Наталья за ними не подглядывала, а их простыни вперемешку с другими уже свезли в прачечную.