Йен Пирс - Загадка Рафаэля

— Я уже не член партии. У меня просрочен партийный билет.

— Ну, бывшего члена партии, — уступил генерал. — Тебе, моя дорогая, инкриминируют попытку свержения правительства. Наивную, бессмысленную, но тем не менее попытку…

— А если картина действительно не настоящая?

— Для нас с тобой это ничего не меняет. Все равно будет страшный скандал. Поэтому мы не будем ничего предпринимать. Наше дело — охранять картину, а не бегать вокруг нее в поисках неприятностей. И учти: мы можем выступить с подобным заявлением, только если у нас будут неопровержимые доказательства, да и то… Помнишь тот случай с Ватто несколько лет назад?

Флавия кивнула.

— Его тоже продали за сумасшедшие деньги в Штаты, и все были уверены, что он настоящий. А дальше? Некто опубликовал заметку, в которой высказал сомнение в его подлинности. Там было написано, что на обратной стороне картины ясно как день видна надпись: «Merde». [5]Это правда, я сам видел. А ведь та картина появилась ниоткуда, у нее не было истории, она нигде не упоминалась. Девяносто пять процентов за то, что это фальшивка. Думаешь, кто-нибудь это признал? Никто — ни музей, заплативший за нее три миллиона долларов; ни продавец, которому пришлось бы вернуть деньги; ни искусствоведы с историками, восторгавшиеся ею, — никто не захотел признаться в своей ошибке. Картина висит в музее и по сей день, несмотря на очевидные доказательства того, что ей там не место.

А теперь вернемся к нашему Рафаэлю, который обошелся стране в двадцать пять раз дороже. У него есть история, свидетельствующая о том, что он действительно принадлежит кисти великого мастера. Если выяснится, что «Елизавета» — фальшивка, директору Национального музея не сносить головы, равно как и его патрону — министру культуры, который, собственно, и явился инициатором этой покупки. — Боттандо подошел к окну и некоторое время любовался фасадом церкви Святого Игнасия.

На его место придет другой. Естественно, социалисты, либералы и республиканцы потребуют, чтобы его пост отдали представителю именно их партии, поскольку представитель христианских демократов дискредитировал свою партию. Но христианские демократы ни за что на свете не отдадут этот пост, ведь они имеют большинство в кабинете с преимуществом всего в один голос. Если им не удастся удержать министерство культуры за собой, они автоматически окажутся в меньшинстве, и правительство снова рухнет.

Поэтому христианские демократы заставят всех прикормленных журналистов, академиков, политиков и авторитетов от искусства доказывать подлинность картины. И чтобы убедить их в обратном, ты должна быть уверена в своей правоте на триста процентов, и твои аргументы не должны оставлять ни малейших сомнений. А таких аргументов у тебя, как я понимаю, нет. И у этого Аргайла — тоже. Любой толковый историк не оставит от его версии камня на камне.

Иногда я могу пойти на риск, — сказал Боттандо, вновь усаживаясь за стол и строго посмотрев на Флавию. — Но то, что предлагаешь ты, равносильно самоубийству. И будь я проклят, если пойду на поводу у твоего злосчастного Аргайла. Кстати, его они тоже съедят на завтрак в том случае, если вообще заметят. Этот бедный студент упустил свой шанс и теперь лелеет мечту взять реванш. Они просто вытрут об него ноги. И возможно, будут не так уж не правы.

— Бог мой, какой день! — вздохнул Боттандо и схватил за руку пробегавшего мимо официанта. — Еще по одной?

— Нет, спасибо. — Спелло покачал головой. — Алкоголь — слабое утешение после такого дня. А вот кофе будет в самый раз.

Генерал заказал напитки, и мужчины — обоим за пятьдесят — продолжали сидеть в ожидании заказа, молча разделяя недовольство прошедшим днем. Они встретились на ненавистном заседании у Томмазо. Боттандо обил немало порогов, чтобы сократить количество этих встреч, но иногда все же приходилось встречаться. А Томмазо совсем осатанел из-за проклятой картины, требуя все новых и новых мер безопасности. И сегодняшнее заседание прошло как всегда: Антонио Ферраро выступил с предложением — хотя по тону оно больше напоминало категоричный приказ — опутать все здание сетью проводов. Вещь действительно необходимая, но, как заметил Спелло, наложив на решение свое вето, денег на реализацию идеи не было.

Бурная деятельность музейных интриганов в конце концов привела к одной весьма положительной перемене. На одном заседании Боттандо предложил, чтобы комитет с музейной стороны возглавил кто-нибудь другой, поскольку у Ферраро и без того дел невпроворот. Ферраро с готовностью согласился, так как действительно испытывал нехватку времени, и генерал предложил на его место Спелло. Боттандо было немного неловко за свой поступок, но к этому времени он уже начал разделять неприязнь Томмазо к начальнику отдела скульптуры Ферраро. Ужасно заносчивый характер. Он не мог себя контролировать, замечания высказывал в оскорбительной форме и считал свое мнение единственно верным.

Однако Ферраро, безусловно, стоило поблагодарить хотя бы за то, что он с такой готовностью ушел, оставив после себя лишь свои маниакальные проекты — безумно дорогие и абсолютно нереальные. Спелло, по мнению Боттандо, куда лучше подходил для работы в комитете, тем более что он изо всех сил старался свести ее к минимуму.

— Значит, ты заявил Томмазо, что он снова сел в лужу? Ах, как бы я хотел там присутствовать! И желательно с магнитофоном, чтобы было потом чем позабавить своих ребят, — восхищенно говорил Спелло.

— Я не сказал этого прямо, — возразил Боттандо. — Я просто намекнул — не форсируя, между делом, во время обсуждения мер безопасности. Я сказал, что некоторые высказывают сомнения в подлинности картины.

— А стоило так рисковать? — спросил специалист по этрускам, не в силах сдержать широкой ухмылки, несмотря на явное смущение Боттандо.

— Конечно, нет. Своей помощнице я посоветовал забыть об этом деле. Но ведь Аргайл тоже мог рассказать о своем открытии кому угодно, он мне не докладывает. Поэтому я решил, что будет лучше для всех — и для музея, и для нашего отдела, если я намекну Томмазо о возможном развитии событий.

— И как всякий гонец с плохими вестями, ты услышал много слов благодарности за свою информацию?

— Извержение Везувия — ничто по сравнению с тем, что я получил, — ответил Боттандо, вспомнив побагровевшее от злости лицо директора. — В первую секунду мне даже показалось, что он меня ударит. Да, это было настоящее представление. До сих пор не понимаю, как такой маленький человечек мог орать таким страшным голосом? Сравниться с ним, и то не в полной мере, мог лишь голос Ферраро, когда он попытался вмешаться и сменить тему обсуждения.