Эдуард Хруцкий - Полицейский

— Вот предписание, ознакомьтесь. Но, ради Бога, между нами, к нам пришло письмо. Время военное. Шпионство стало вещью обыденной… Так что не обессудьте.

— Погодите, господин поручик, я честный коммерсант, получил у градоначальника разрешение на открытие дела…

— Милый Борис Сергеевич, мне самому чрезвычайно неприятно беспокоить вас, но служба. — А что это за письмо, о котором вы говорили?

— Мы не имеем права раскрывать наши источники, но кое-какие выдержки я могу вам показать. — Сделайте милость.

Поручик вынул из кармана кителя сложенную бумагу. — Прошу. Немировский дрожащими руками надел очки.

— Да вы не волнуйтесь, — почти дружески сказал контрразведчик, — позволите курить? — Сделайте милость.

Буквы прыгали перед глазами Немировского, но все же он одолел текст и вернул его поручику.

— Какая мерзость. Ну конкуренция, ну дело, но донос…

И тут Немировский увидел серебряный портсигар, лежащий на столе. Именно такие, с видом Варшавы на крышке, продавались в его магазине. — А портсигар…

— Тоже куплен у вас. Вы просто меня запамятовали, любезный Борис Сергеевич, а мы долго беседовали с вами о знаменитом изумруде «Потемкин».

И Немировский начал припоминать Варшаву, магазин, яркий летний день и любезного офицера в белом кителе. И почему-то именно это воспоминание вернуло ему утраченную уверенность и даже некий покой в душу поселило.

— Господин офицер, я законопослушный гражданин империи. Безусловно, я вспомню все, но позвольте мне телефонировать вашему начальству.

— Я вас понимаю, — поручик наклонил безукоризненный пробор, — извольте. Где у вас аппарат? — В кабинете. — Проводите меня.

Они вышли в коридор, и Немировский увидел двух рослых прапорщиков, вежливо подбросивших руки к козырьку.

Кабинет у него был огромный, обставленный дорогой английской кожаной мебелью, правда, шкафы еще пустовали, книги пачками лежали на полу. — Никак не наведу порядка, — вздохнул Немировский, — все руки не дойдут. Книги моя слабость. Так какой номер вашего департамента, господин поручик? — Попросите 406-94. Немировский поднял трубку: — Барышня, 406-94, пожалуйста.

В трубке что-то щелкнуло и казенный баритон раскатисто ответил:

— Дежурный по отделению контрразведки, штабскапитан Калинин.

— Господин штабс-капитан, моя фамилия Немировский… — Минутку. А потом после паузы: Мойка, 68? — Да. — У вас наш поручик Семин? — Да. — Передайте ему трубку.

Немировский пожал плечами, протянул трубку офицеру.

— Алексей Петрович, — улыбнулся Семин, — моя половина не объявлялась? Если телефонирует, скажите, что я задержусь. Его превосходительство на месте?.. Уехал… А господин полковник?.. Да, господин Немировский хочет с ним поговорить… Можно это устроить? Передаю. — Семин вновь передал трубку Немировскому.

— Господин полковник… Да… Да… Конечно… Конечно… Но… Понимаю… Хорошо. Немировский положил трубку.

— Мы договорились, поручик, все документы вы положите в отдельный мешок. Деньги русские в другой, валюту в третий, а ценности в четвертый. Мешки я опечатаю личной печатью. Там же будет стоять и ваша. И конечно акт. У вас есть мешки? — Галкин. На пороге вытянулся прапорщик. — Четыре мешка и печать. — Слушаюсь.

Потом писали акт. Потом закладывали в мешки документы, опечатывали печатями сначала ящики с деньгами, потом с ценностями, потом клали в мешки и снова ставили сургучные оттиски. Наконец все закончилось.

— Борис Сергеевич, — Семин приложил руку к козырьку, — жду вас в девять под аркой Главного штаба. — Буду. — Честь имею.

И только когда дверь захлопнулась, Копытин снял фуражку и вытер вспотевший лоб.

— Ну ты и орел, — с почтением сказал Сабан, — а если бы не отдал сам, тогда… — Тогда застрелил бы.

Сабан посмотрел на Копытина и понял, что этот человек может все:

Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.

Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.

Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.

— В чем дело, прапорщик! — раздался у ворот властный голос.

И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.

— В чем дело, господа? Мы из… — Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. — Поручик Копытин? — Львов лапнул крышку кобуры. — Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.

— В машину! — крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.

Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.

Говорить Немировский не мог, он сидел в кабинете, уставившись в одну точку и что-то мычал. Судебный врач Брыкин отпаивал его какими-то каплями из своего бездонного саквояжа.

— Никак, его удар хватил, Иван Иванович? — спросил Литвин.

— Да нет, Бог миловал, это у него нервное, взяли у него мазурики много. — Понял. — Литвин оглядел кабинет.

Ничего. Просто ничего, за что зацепиться, в комнате не было. На письменном столе две использованные сургучные палочки, окурок папиросы. Литвин взял его, достал лупу. Папиросы-то были заказные, на гильзах монограмма «КЛ» золотом нарисована. Если эти папиросы курил преступник, значит, маленькая зацепочка есть.

— Ты, Орест, иди с Богом, посмотри в других комнатах, как он в себя придет, я позову.

В гостиной сидел штабс-капитан Климов. Он курил и неохотно отвечал на вопросы Бахтина, всем своим видом показывая, как ему, фронтовому офицеру с орденом Владимира с мечами и бантом и георгиевским золотым оружием неприятен разговор с полицейским чиновником.

— Господин штабс-капитан, — Бахтин зло прищурился, — мне кажется странным, что вы вроде бы покрываете убийцу своего командира.

— Это дело военное, мы должны его решать промеж собой, а здесь целое полицейское разбирательство. — Простите, а вы какое училище кончали? — Александровское.

— Странно, что вы обо мне не слышали, — усмехнулся Бахтин.

— О вас? — С нескрываемым презрением спросил офицер. — А собственно, почему я должен был о вас слышать, милостивый государь. Александровское военное училище не готовит полицейских чинов.