Том Харпер - Рыцари креста

— Одного грека! — прорычал совершенно некстати Сигурд. — Я — варяг из Англии!

— Варяг из Англии? — насмешливо переспросил рыцарь. — Жалкий народ, известный разве что своими скотскими наклонностями! Ваша легендарная порочность роднит вас с греками! — Он вновь перевел взгляд на мальчишку. — Пойди займись моей лошадью, иначе я утоплю тебя в водах Оронта.

— Я еще не закончил разговаривать с Симеоном, — заметил я. — Ты же так и не назвал нам своего имени.

— Вы недостойны этого!

Мои глаза успели привыкнуть к царившему в палатке полумраку, и я сумел рассмотреть незнакомца получше. Хотя никто не назвал бы его рослым или плечистым, в сухощавом теле угадывалась недюжинная сила. Движения его отличались резкостью и непредсказуемостью, руки и ноги то и дело подергивались, а лицо вопреки достаточно молодому возрасту было изрезано глубокими морщинами. Похоже, он почти никогда не улыбался.

— Ты служишь господину Боэмунду? — спросил я.

— Да.

— Твой господин поручил мне выяснить обстоятельства смерти Дрого.

Внезапно он оказался прямо передо мною. Я почувствовал на своем лице его кислое дыхание.

— Даже мой господин Боэмунд может ошибаться. А возможно, он решил, что грекам, нашедшим тело моего брата Дрого, обстоятельства его гибели могут быть известны не понаслышке!

— Дрого был твоим братом? — поразился я.

— Он был мне как брат! Мы делили палатку, лишения, скудные припасы и возносили к Богу совместные молитвы. Когда его родной брат погиб, семьей Дрого стали мы. — Рыцарь отступил назад, чертя шпорами по земляному полу. ¦— Но тебя это в любом случае не касается! Ступайте прочь, ты и твой приятель-педераст, пока я не выместил на вас смерть Дрого!

До сих пор Сигурд оставался спокоен, невзирая на все нападки рыцаря, но последнего оскорбления он снести не смог. Схватив свой топор за обух, он попытался длинной рукоятью подкосить наглого норманна. Рыцарь, оказавшийся проворнее, парировал этот удар мечом, вонзившимся глубоко в древко топора. Какое-то время они так и стояли со сцепленным оружием, глядя друг другу в глаза. Через мгновение оружие было расцеплено.

— В следующий раз я снесу тебе голову! — прошипел тяжело дышащий рыцарь.

— А я расколю твой клинок надвое и воткну его тебе в глотку!

Я потянул Сигурда за рукав. Несчастный мальчишка сидел на соломенном матрасе, съежившись от ужаса. Мне страшно не хотелось оставлять его наедине с рыцарем, но я понимал, что нам нельзя больше задерживаться.

— Пора идти.

Выйдя наружу, я зажмурился, пытаясь защитить глаза от света, показавшегося ярким после полутьмы палатки. Мне хотелось как можно скорее покинуть лагерь норманнов, ибо большинство из них относились к нам ничуть не лучше, чем этот гневливый рыцарь. Однако, увидев пожилого человека, сидевшего скрестив ноги возле палатки напротив, я решил сделать еще одну, теперь уже последнюю, попытку вступить в разговор с варварами. Мы с Сигурдом подошли к старику, и я достал из поясной сумки пропитавшийся кровью узелок, содержимым которого намеревался подбодрить мальчишку.

— Тот рыцарь, что только что вошел в палатку, — как его имя? — спросил я, небрежно помахивая узелком.

Старик наклонился ближе, принюхался к узелку и ответил:

— Куино.

То же имя Мы слышали и от мальчика.

— Он был спутником Дрого?

— Увы, да.

— Так же, как и…— Я замешкался, припоминая чужеземное имя. — Одард?

— Да.

— У них был еще один компаньон, верно?

— Верно. Рено. Провансалец Рено.

Старик не скрывал ни своего презрения к этому чужеземцу, ни жадного интереса к моему узелку.

Я не стал спрашивать его о том, как провансалец мог оказаться в норманнском лагере. Доведенные до отчаяния голодом и лишениями воины готовы были служить тому, кто сулил им большее вознаграждение и надежду.

— А другие слуги, кроме Симеона, у них были?

— Ни один из них не пережил эту зиму.

Я развязал узелок и показал старику содержимое. В окровавленной тряпице лежала печень зайца, попавшего этой ночью в силок одного из варягов Сигурда. Она была размером с орех, но варвар смотрел на нее так, словно видел перед собой зажаренного хряка.

— Что еще ты знаешь о Дрого? С кем он обычно общался?

— Я почти ничего не знаю. — Старик нетерпеливо заерзал, искушаемый запахом сырой печенки. — Его всегда сопровождали соседи по палатке. С другими людьми он общался куда реже. Порою к ним приходил один из наших командиров, иногда Дрого покупал у исмаилитов какие-то продукты. Вот, пожалуй, и все.

— А враги у него были?

— Не было у него ни врагов, ни друзей.

— А женщины?

Старик сглотнул слюну и утвердительно кивнул:

— Одна женщина. Провансальская женщина. Я с ней не знаком. Всегда одета в белое: и туника белая, и платок. Ее зовут Сарой.

— Откуда ты знаешь?

— Она называла свое имя перед тем, как войти в палатку. Но что она там делала, мне неведомо, — добавил он, облизывая пересохшие от волнения губы.

— Когда ты видел ее в последний раз?

— Вчера днем.

Ответ заставил меня насторожиться. Благодаря многолетнему опыту я привык мыслить в определенных направлениях, и предположение о том, что к делу причастна женщина, было в их числе. Итак, за несколько часов до гибели Дрого к нему в палатку приходила некая особа…

Заячья печенка упала в руку старика.

— Они ушли вместе?

— Нет. — Его внимание было полностью поглощено куском мяса, лежащим у него на ладони. Взор его затуманился, однако, заметив мой взгляд, старик поспешно добавил: — Она ушла на полчаса раньше, чем он.

— Было ли при нем оружие?

— Нет. Ни меча, ни доспехов.

Скорее всего, Симеон начищал меч своего покойного господина.

— Его компаньоны находились в это время в палатке?

Старик пожал плечами:

— Не думаю. Куино и Одард вернулись в палатку ближе к вечеру. Насколько я мог понять, они работали возле моста. А провансальца Рено я вчера вообще не видел.

— Спасибо, — сказал я. — Если вспомнишь еще что-нибудь важное, например про людей, которые приходили к Дрого, ты всегда сможешь отыскать меня в лагере византийцев.

Старик никак не отреагировал на мои слова — наверное, он скорее согласился бы разыскивать меня во дворце багдадского халифа, чем в лагере, полном греков. Он не сводил глаз с пропитанной заячьей кровью тряпицы, которую я все еще держал в руках.

— Тебе она нужна?

Я взглянул на него с удивлением.

— Хочешь — возьми ее себе…

Не успели прозвучать эти слова, как старик вырвал тряпицу из моих рук и принялся высасывать из нее кровь, при этом лицо его приобрело блаженное выражение. Мы оставили его пировать в одиночестве.

Решив более не мешкать, мы поспешили к нашему лагерю, где и поныне находилось тело Дрого. Я хотел осмотреть труп при свете дня, прежде чем отдавать его норманнам для захоронения. Мы шли быстрым шагом, не обращая внимания на провожавшие нас взгляды, исполненные неприкрытой ненависти и злобы.