Вольфрам Флейшгауэр - Книга, в которой исчез мир

Выражение лица Магдалены подсказало Николаю, что он слишком далеко зашел в своих пояснениях, девушка вряд ли могла представить себе все сказанное. Поэтому Николай решил прибегнуть к образным метафорам.

— В природе существуют дикие звери, которые рвут нас на части, когда мы встречаемся с ними. Например, волки.

Она согласно кивнула.

— Но человек сумел приручить некоторых волков и превратил их в собак, которые, напротив, защищают нас. Я полагаю, что с жизненными силами организма дело обстоит точно так же. Иногда нашим жизненным силам удается со временем приручить этих крошечных животных, точно так же как человек смог приручить пожирающего волка и сделать из него послушную и полезную собаку. Если это удается, то такое укрощение защищает нас от повторного несчастья, и когда такой же крошечный зверь еще раз нападает на наше тело, то оно оказывается устойчивым к его воздействию. Прирученные волки защищают нас от своих диких собратий. В Англии есть один врач, который думает над тем, как ввести в тело здорового человека уже прирученных мельчайших зверьков, чтобы они одарили его своей защитой.

Магдалена слушала как зачарованная. Николай был очень рад, что наконец нашелся человек, с которым он может поделиться своими мыслями.

— Моя карта призвана доказать это учение о сопротивляемости, — продолжал он. — Почему болезнь начинается внезапно, в течение нескольких недель беспощадно убивает людей, как стая голодных волков, а потом вдруг исчезает? Потому что болезни похожи на волков. Когда они сыты — они вялы и послушны. Это и изображено на карте.

— А эти крошечные зверьки? Откуда берутся они?

— Этого я не знаю, — озабоченно ответил Николай. — Мы не можем их увидеть. Они так ничтожно малы, что могут проникать сквозь наши поры, и мы не замечаем этого проникновения. Их можно распознать только по их действию, по тем разрушениям, которые они оставляют после себя в наших телах.

Лицо Магдалены омрачилось, когда Николай заговорил дальше. В своей горячности он увлекся настолько, что не заметил перемены в настроении девушки.

— Посмотри на эту картину кошачьей эпидемии. Каждая точка соответствует одному погибшему животному. Здесь очень много точек. Видишь ли ты это? Так много, как нигде в ином месте. Вот при продвижении на север число случаев понемногу уменьшается, но не так резко, как на западе, где заболеваемость обрывается внезапно и сразу. Но здесь протекает Пегниц. На этой стороне речки не было ни одного случая заболевания. Значит, миазм не смог перебраться через реку. Больше всего случаев здесь, возле дубильной мастерской, но самое странное заключается в том, что…

Магдалена ткнула пальцем в один из листов и спросила, перебив врача:

— Но эта карта рассказывает только о прошлом, не так ли?

— Да, конечно.

— Она не может предсказать будущее?

— Нет.

Она пожала плечами. Николай смотрел на девушку с растущим раздражением.

— Ты заблуждаешься, — сказала она немного погодя. — Природа — это не борьба противоположностей. Она едина. Так же как и мы — нечто единое и к тому же бесконечное.

Николай глубоко вздохнул. К чему этот разговор с безграмотной девушкой? Но ее критика раздразнила его. Он не мог отступить, ибо это было единственное святое для него убеждение.

— В природе, — объяснил он, — существуют только силы и их противодействия. Третьего не дано.

— Нет! — возразила она и спокойно посмотрела на него. — Существует Бог!

Николай замолчал, словно пораженный громом. Направление, которое принял разговор, весьма ему не понравилось. Он отвернулся и наскоро закончил приготовления к путешествию в Альдорф. Однако какой-то шорох привлек его внимание. Он обернулся и увидел, что Магдалена стоит на коленях. Сначала он подумал, что она упала от слабости, но потом понял, что девушка молится. Она стояла на коленях возле стола и, закрыв глаза, тихо произносила какие-то непонятные Николаю слова. Николай недовольно посмотрел на нее, чувствуя себя сбитым с толку ее видом и околдованным ее речами и странными манерами.

Пока они продвигались вперед быстрее, чем он предполагал. Снежный наст оказался крепким, небо ясным, а солнце сияло так сильно, что под двойным слоем одежды им было почти жарко. Но потом Николай понял, что имел в виду курьер, говоря о проклятой ледяной корке. Хотя дорога забирала вверх очень полого, она совершенно обледенела. Им понадобился почти час, чтобы заставить испуганную, то и дело оступавшуюся лошадь — и это несмотря на то, что они обернули тряпками копыта, — добраться до вершины возвышенности. Потом началось поле, которое они пересекли быстрой рысью, но затем им снова пришлось перейти на шаг, когда они углубились в заснеженный лес.

Девушка погрузилась в молчание, и Николай отдался своим мыслям. Чем, собственно, занимается здесь ди Тасси? Он преследует приверженцев некой странной секты, которые поджигают почтовые кареты. Каким-то образом Альдорф был связан с этой сектой. Очевидно, он финансировал этих людей. Или, напротив, он пал их жертвой? Был ли Циннлехнер агентом этих заговорщиков? Это было вполне возможно. Он медленно отравил графа и, мало того, сумел довести его до того, что тот официально передал им свое движимое и недвижимое имущество. Как у аптекаря, у него была благоприятная возможность с помощью ядовитых веществ подчинить себе графа. Он не был бы первым, кто делает своих клиентов больными, чтобы потом за большие деньги или за надежду занять теплое местечко вылечить их. Мог ли Циннлехнер подчинить себе графа с помощью вещества, о действии которого знал только он один? И не заметил ли это в конце концов Зеллинг? Не за это ли его убили?

Да, но, кроме этого, был Максимилиан и его письма из Лейпцига. Юный сын предупреждал графа о каком-то яде. И вот стали умирать люди и гореть почтовые кареты. Альдорф страдал гнилостным распадом легкого, также как и заговорщик, который застрелился у них на глазах. Не был ли прав Максимилиан? Не распространялась ли эпидемия, о которой никто ничего не знал? Даже сами ее жертвы? Лейпциг! Исходным пунктом всех несчастий должен быть Лейпциг. Но ди Тасси собирается ехать не в Лейпциг, а в Байрейт!

Когда это было возможно, Николай давал девушке ехать верхом, а когда заснеженная дорога казалась ему опасной для лошади и всадницы, он снова ссаживал ее на землю. Он поймал себя на том, что ссаживает ее с лошади и снова сажает в седло чаще, чем это было необходимо. Перспектива обнять ее тело и снять ее с лошади, прикоснуться к ее рукам, почувствовать вблизи аромат ее дыхания преисполняла его возвышенными чувствами. Один раз она оступилась и ухватилась за него, чтобы не упасть. Ее лицо оказалось так близко, что он мог бы прикоснуться к нему губами. Одно едва заметное движение… но он пересилил себя. Видимо, она почувствовала его подавленное вожделение, так как, когда он в очередной раз решил посадить ее в седло, она серьезно посмотрела на него и, отрицательно покачав головой, решительно зашагала по глубокому снегу вперед.