Вольфрам Флейшгауэр - Книга, в которой исчез мир

— Филипп совершенно изменился, — снова заговорила она. — Я, конечно, спрашивала его, за что он так сильно ударил Максимилиана Альдорфа. И брат ответил мне, что Максимилиан был главой римских сатанистов.

Она покачала головой и добавила:

— Так он никогда раньше не выражался. Над сатаной он всегда смеялся. Он считал для себя ненавистным и смехотворным все, что было связано с религиозными делами. Он читал Вольтера и Дидро и искал утешения у светоносных. Но теперь его словно подменили. Филипп едва не сходил с ума от страха. Он заклинал меня не спускать глаз с семьи Альдорфа. Это семейство замышляло что-то ужасное. При этом сначала Максимилиан и Филипп даже были друзьями. Они много спорили, но одновременно и учились друг у друга. Никогда между ними дело не доходило до рукоприкладства, хотя студенческие корпорации, к которым они принадлежали, постоянно враждовали.

В это Николай поверил. Студенческие корпорации уже в его время были настоящей чумой. Почти каждый день наблюдал он в Вюрцбурге ритуальные поединки чести, когда один из оскорбленных корпорантов подходил к дому обидчика, стучал тростью о камни мостовой и кричал: « Pereat, каналья, свинья, глубоко pereat, pereat!». Потом выходил вызываемый, и начинался поединок. Под конец являлся педель, и драчунов уводили в карцер.

— Максимилиан, должно быть, был необыкновенным юношей, — сказала Магдалена. — Все говорили о нем с большим уважением, даже с каким-то благоговением. Думаю, что Филипп завидовал не только его богатству, не меньше моего брата поражала его разносторонняя образованность. Весной 1779 года Максимилиан отправился в полугодовое путешествие. Вернулся он совершенно больным. Кроме того, он до неузнаваемости изменился. Он стал отчужденным и высокомерным и совершенно неожиданно стал говорить во время дискуссий оскорбительным и резким тоном, чего раньше за ним никто не замечал. Филипп был уязвлен, воспринимая такое поведение как вызов. Что произошло с Максимилианом? Но молодой граф оставался совершенно неприступным. С чем бы ни обращался к нему Филипп, тот в ответ лишь осыпал его язвительными насмешками.

Шум за стеной заставил ее прислушаться. Это был какой-то шелест. Но потом они оба поняли, что это ветер шумит сухими листьями.

— Сын Альдорфа погрузился в глубокую меланхолию. Взгляд его стал пустым, любознательность и жажда познания куда-то исчезли. Он страдал от болей в сердце и ломоты в груди. Он стал бледным, похудел, почти перестал есть. Он избегал теперь всего, для чего у Филиппа и без того никогда не было денег, — концертов, балов, ассамблей и прогулок. Но при этом он никогда не упускал случая высмеять Филиппа и светоносцев. Оба объединения враждовали, как только могли. Они ругались на улицах, выражали неприязнь друг другу в университете. Филипп слыл безбожным просветителем, Максимилиан считался креатурой иезуитов. Но эта разница была лишь поверхностью более серьезной вражды. Мой брат считал, что во время путешествия Максимилиан столкнулся с чем-то ужасным.

Она помолчала, чтобы придать этому событию надлежащую значительность.

— Филипп заговорил даже о mysterium patris, о втором искуплении, которое должно явиться в мир. Кто-то изо всех сил противился этому приходу. К таким людям принадлежал и Максимилиан. Альдорф был центром. Все должно было исходить из Альдорфа. Именно там измышляли средство для того, чтобы задержать второе искупление.

— И именно поэтому ты отправилась в Альдорф? Чтобы шпионить за графом?

Она кивнула.

— Я хотела исполнить обещание, которое дала Филиппу, чтобы успокоить его в минуты мучения и страха смерти. Я не верила, что его подозрения оправдаются. Но когда я пришла в Альдорф, то убедилась, что брат был прав. Семья Альдорфа уже корчилась в агонии.

— В агонии?

— От них был сокрыт второй свет. Они ищут только света природы, разума, но не света милости. Сестра Максимилиана к тому времени уже умерла. Ее мать умерла у меня на глазах. Сам Альдорф пребывал в дьявольских муках. Я сжалилась над ним, столь ужасными показались мне его страдания.

— Что ты сделала?

— Я понимаю, что это была ошибка. Я хотела подарить ему утешение, подвигнуть его к истинному обращению. Он умолял меня сделать это, просил остаться в замке, так же как молила меня об этом его супруга, молила быть при ней. Но римский сатана — страшный противник. Он очень глубоко засел в них, управлял их помраченным извращенным разумом и причинял страдания их отравленной плоти. Никто не мог им помочь. Они погибли, но делали все, чтобы содействовать власти и господству сатаны. Мне пришлось снова покинуть замок, иначе он бы погубил меня.

— Но библиотека? Ты была в библиотеке?

— Нет. Никто не имел права туда входить. Никто, кроме самого Альдорфа и Зеллинга.

— Зеллинга?

— Я видела, как Зеллинг входил туда.

Николай ничего не понимал. Этого просто не могло быть. Зеллинг держал его за дверями, так как якобы никто не имел права войти в библиотеку.

— А Циннлехнер? Он тоже имел доступ туда?

— Нет, но он изо всех сил пытался узнать, что там происходило. Альдорф непрерывно принимал гостей, с которыми запирался в библиотеке и о чем-то советовался. Никто не смел мешать графу в это время. Но я знаю, что даже в такие моменты Зеллинг входил в библиотеку и выходил из нее. Именно поэтому Циннлехнер сразу после смерти графа начал преследовать камергера и устроил ему засаду в лесу.

Николай насторожился. В таком поведении не было никакой логики.

— По-твоему выходит, что Зеллинг и Альдорф работали вместе. Но Зеллинг был убит в лесу Циннлехнером. И Циннлехнер был не один. У него были помощники, а именно те, кому платил Альдорф за то, что они поджигали почтовые кареты. Это не может быть правдой.

— Я не знаю, каким образом все это было взаимосвязано, — возразила она, — но я знаю, что Максимилиан и граф Альдорф следовали какому-то ужасному плану. Во имя только этой цели, и никакой иной, граф месяцами совещался в своей библиотеке с какими-то людьми. А теперь они рыщут вокруг и выполняют то, что задумал Альдорф. И я должна узнать, что именно он задумал.

Ее решимость была явственно написана на ее лице. Николай не знал, что ему следует сказать. Второй свет? Но то были лишь бредовые представления этой сумасшедшей пиетистки. Письмо ди Тасси представило ему в высшей степени подходящее объяснение всех этих странных событий. Политический заговор против прусского короля Фридриха, на который сквозь пальцы смотрели, а быть может, и поддерживали агенты императора, тот, сидя в Вене, направлял их действия во всей империи, стремясь поразить Берлин. Все дело надо рассматривать именно в таком ключе и пытаться разумно выстроить в логическую последовательность все оставшиеся события. Надо освободиться от этого несусветного бреда. Кто-то манипулирует всеми этими происшествиями, выставляя напоказ призраки и волшебство, чтобы набросить непроницаемую туманную завесу на этот совершено реальный, мощный политический заговор. Его рассудок не должен дать себя обмануть.