Далия Трускиновская - Чумная экспедиция

Клаварош молча глядел на эту деятельность.

– Никому ни слова, - велел Архаров. - Я потом пришлю тебе еще провианта.

И подумал, что надо же как-то и Клаварошеву судьбу решать. Коли мародер не сбежал, а продолжает стеречь свою Жанетку и караулить того, кто явится ли, нет ли, за сундуком - Бог весть, то ведь и он еще не совсем потерянная душа.

Но сейчас решительно ничего на ум не шло.

Сунув узелок в карман, от чего мундир сразу же несколько перекосило, Архаров пошел прочь.

Когда возвращался на Остоженку, ему попалась по дороге фура мортусов, поди знай - с чумного бастиона, или каких-то иных. Архаров поднял руку - словно бы приветствуя. Мортусы отсалютовали крюками и проехали к наплавному мосту, а он, придержав коня, некоторое время глядел им вслед. Выходит, свои?

На Остоженке он отыскал Никодимку и велел раздобыть лоханку с уксусом. Поставил ее у своего изголовья, высыпал содержимое узелка, попробовал накрыть сверху тряпицей. Тряпица провисала. Показывать же товарищам, что там у него мокнет, избавляясь от заразы, Архаров не желал. И так на него из-за орловского поручения многие смотрели косо. Он опять кликнул Никодимку, велел ему взять лохань и следовать за собой.

Пришел Архаров к чулану, где все еще держали Устина Петрова.

Похоже, ни граф, ни Волков, ни умница Еропкин так до конца и не поверили Архарову в том, что Устин в смерти митрополита невиновен. У двери чулана обнаружился часовой. Архаров рявкнул на него посвирепее и получил доступ к узнику. Приняв у Никодимки лоханку, он вошел.

Устин стоял на коленях, глядя в темный угол. Очевидно, видел внутренним взором образа, к которым обращался с молитвой. Повернул голову он не сразу.

– Принес я тебе кое-что, - сказал Архаров. - Глянь-ка. Не узнаешь?

Дверь чулана он притворил лишь, и в полоске света Устин увидел лоханку и блестящие вещицы на дне, под уксусом.

– Неужто? - растерянно спросил он.

– Да, Устин Петров, сундук ваш с Митькой сыскался. Хочешь ли знать, где?

По лицу Устина Архаров понял - очень хочет, да как-то неловко ради мирского дела отвлекаться от молитвы.

– Пусть у тебя побудут, погляди, поразмысли, - с тем Архаров поставил лоханку на пол и вышел из чулана.

– Запри, - велел он часовому.

И тогда лишь стал искать смысла в своем поступке.

Несомненно, Устин очень желал знать, был ли сундук арестован сам по себе, или же в доме человека, который охотился за ним. То есть - найден ли подлинный убийца митрополита. А коли найден, и вина его доказана, то выглядит он со своим поканием у гроба и желанием пострадать - дурак дураком…

Нет, сказал себе Архаров, этот смешной дьячок - дурачок, дурачок восторженный, но не дурак. Пострадать ему захотелось еще и потому, что он полагает себя виновником гибели дружка Митьки. Он не знает, где найден сундук, он не сопоставил его с тем угловатым мешком, который мародеры заставили тащить в ховринский особняк. Так что пусть поглядит, подумает, пораскинет мозгами. Пусть сведет вместе все, что накопилось у него в голове по этому делу, как известное Архарову, так и неизвестное. Он еще не готов к подлинному покаянию - при котором прозвучало бы имя убийцы. Так пусть понемногу дозревает. Да и лоханка в темном чулане целее будет.

Оказалось, его уже искали. Следовало ехать встречать обоз с продовольствием и одеждой из Санкт-Петербурга, конвоировать его к Данилову монастырю и Павловской больнице, там передать охраняющим бараки офицерам. Это добро предназначалось для выздоравливающих больных, покидающих лечебницы, и выдавалось по приказу Орлова бесплатно.

В Даниловом монастыре, куда добрались уже близко к полуночи, Архарову сообщили новость: из женщин, которых по его приказу привезли на фуре мортусы, две выжили, но еще очень слабы. Он спросил - кто. Оказалось, Марфа и одна из девок, но которая - служитель, рассказавший об этом, не знал, не запомнил имени. И пускать к ним не велено.

Переночевал он с солдатами в палатке, спал плохо, потому что мерз, а на Остоженку вернулся лишь наутро. Там узнал - приходил Шварц, домогался, что-то имел сообщить. Архаров, кряхтя, ворча и поминая всякие члены человеческого тела, взял с собой Левушку и поехал на Никольскую. Шварца там не случилось - где-то бродил, выполняя приказание. От бесплодной суеты Архаров впал в ворчливое состояние духа. И оно продолжалось до ночи - когда он, оказавшись в еропкинской гостиной, увидел свой тюфячок и сильно обрадовался тому, что вот сейчас уляжется, вытянет ноги и вздохнет всей грудью с облегчением.

Не тут-то было.

Казалось, только глаза прикрыл, а уже принялись какие-то сукины дети трясти за плечо, звать по имено-отчеству с отвратительной почтительностью:

– Ваши милости Николаи Петровичи, ваши милости, не извольте спать!

– Убью, - буркнул Архаров и повернулся на бок, лицом к стенке.

– Ваши милости, они вора изловили, просят сказать, куды его девать.

– Кто изловил? - спросил заспанный Архаров.

– Здешние обыватели…

Архаров резко сел.

– Гони всех в шею! - приказал он. - И коли ты, дармоед, еще раз меня из-за какой-то дряни разбудишь, зубов недосчитаешься!

Никодимка отскочил, а Архаров опять завалился спать.

Утром он попытался вспомнить мерзкое ночное явление. Но никто из соседей Никодимку не заметил, все спали без задних ног, сам же он с перепугу забрался в каретный сарай, решив показаться Архарову на глаза не ранее, как к обеду. Выманил его оттуда Левушка, расспросил, а, расспросив, помчался отыскивать приятеля.

Архаров решил заявиться к Шварцу как можно ранее, чтобы застать немца дома. И это ему удалось. Правда, экспедицию он совершил на пустой желудок, но оно было и не вредно. Ранних обильных фрыштиков Архаров не любил.

– Под описание ваше, сударь, четыре человека формально подходят, но как мне узнать, который из них вам нужен? - спросил Шварц.

– Покажи мне их, - потребовал Архаров.

– Сие затруднительно, они сидят по домам, а я не имею предлога, чтобы врываться к законопослушным обывателям.

Слово «обыватели» пробудило в архаровской памяти нечто смутное и неприятное. Однако докапываться он не стал.

– Придумай что-либо, Карл Иванович. Мне хоть в щелку взглянуть.

Немец задумался.

– К церковному старосте Леонтьеву я могу наведаться порасспросить о племяннике, племянник его под моим началом служил, да перед самой чумой в Саратов по семейному делу поехал и не вернулся.

– Пошли! - распорядился Архаров, и тут понял, что все не так просто. Сам он был к седле, к коему уже притерпелся, немец же - пешком. И Шварц не имел привычки выходить из дому, не позавтракав. Он утверждал, что горячая пища с утра способствует порядку в работе желудка и прочих органов. Пришлось подождать, пока он аккуратно съест миску перловой каши с постным маслом. Потом немец сунул в большой карман своего синего кафтана ломоть хлеба, чинно завернутый в бумажку, объяснив, что иначе теперь по Москве не ходит - пообедать, как раньше, в любом трактире нельзя, они большею частью закрыты.