Далия Трускиновская - Кот и крысы

В кабинете наконец стало пусто и тихо.

Архаров запустил руки в волосы, взъерошил их, постоял, чувствуя пальцами собственный череп. Ему очень не хотелось допускать до головы Никодимку. А звать другого волосочеса не желал - Никодимка хоть в такие минуты священнодействовал молча.

Длинные вьющиеся пряди вдоль щек должны были насильственно закрутиться в аккуратные букли. Сейчас же висели уныло - глядеть противно. Архаров и всегда-то был недоволен своим лицом, а с утра - тем паче, обвислое какое-то, бодрости нет. И телом был недоволен - вон как взглянул поджарый Клаварош на архаровское пузо, когда начальство стояло босиком, в одних подштанниках. Сейчас оно было убрано в длинный красный камзол, и ряд пуговиц сверху вниз словно бы делал его незаметнее. Хотя последняя пуговка, застегнутая прямо под пузом, как раз и подчеркивала округлость, но что ж делать, раз все так носят?…

Архаров все про себя знал - некрасив, взгляд тяжелый, избыточно плотен - хотя на Москве, говорят, полноту достоинством считают, - и коротконог, на иную лошадь ему не взобраться. Потому в обществе мельтешить не желал - московские невесты, пусть и согласны под венец хоть завтра, а засмеют втихомолку. Вообще дамское общество его то пугало, то настораживало - как если бы зверь попал в стаю животных не своей породы.

Чаще всего женщины казались ему похожими на детей, играющих в какие-то непонятные взрослому человеку игры. Разве что Марфа несколько приближалась к его представлению о разумном существе, но Марфа немолода - было время поумнеть! И, перебрав чертову пропасть мужиков, от них немало нахваталась. Один Ванька Каин, чьей любовью всякий раз похваляется, чего стоит…

На этом месте размышлений прибыл Никодимка с тазиком, бритвой, полотенцем и прочим цирюльным прикладом. Усадил поближе к окошку, окутал пудромантелем и принялся наводить порядок. Потом прибежал с поварни мальчик, принес горячей и ледяной воды для компрессов. После бритья очень способствует свежести и цвету щек, как уверяет Никодимка. А нужна ли оная свежеть в тридцать один год?

Потом Левушка, поев, потребовал, чтобы господин обер-полицмейстер тут же показал ему свои новые владения. Пришлось повести по пустым комнатам, которые нисколько петербургского гостя не удивили - он и не такое видывал. Наконец оказались в большом помещении, с которым Архаров решительно не знал, как быть. Отапливать - на дрова разоришься, а оставить осенью и зимой без тепла - зданию на пользу может не пойти.

– Ишь ты, бальная зала! - восхитился Левушка. - Послушай, а ведь тут разминаться можно!

И тут же выхватил из ножен шпагу.

– Уймись, - сказал ему Архаров, подумав при этом, что приятель прав - тут можно учить полицейских, так, чтобы без посторонних глаз, не менуэты же разводить.

Левушка попрыгал, кидаясь в свои знаменитые выпады - таких выпадов ни у кого в Преображенском полку более не было, оба бедра вытягивались в прямую линию, Левушка буквально садился на пол, еще делал движение плечом и доставал кончиком шпаги на локоть дальше, чем мог бы предположить противник.

– Поупражняемся? - предложил он.

Архаров понимал, что надо бы, давно он не сжимал шпажного эфеса, но отказался - возможно, потому, что не желал позориться.

– У меня к тебя просьба, - сказал он. - Нужно одну барыню навестить, поспрашивать. Там такое дело - воспитанница сбежала. Я этих московских чиновных старух видеть не могу - дуры, а спеси - через край.

– Думаешь, я их обожаю? У меня тетка - так больше часа вытерпеть не могу, - признался Левушка. - А она хочет, чтобы весь белый свет к ней на поклон ездил. Узнает, что я у тебя остановился, - со свету сживет.

Подумал и добавил:

– А может, и не сживет? У нее и без меня тесно.

Левушкина беззаботность, как всегда, действовала на Архарова просветляюще - плохое настроение, сгустившееся было, рассеялось.

– Стало быть, я на тебя рассчитываю. Ну, пошли.

Тимофей и Федька отправились было вместе с Левушкой - помочь принести из кареты пожитки и рассказать полицейские новости. Клаварош увязался за ними, радостно перебрасываясь с гостем французскими словечками.

– Федя, стой! - вдруг велел Архаров. - Надо твою кабацкую находку все-таки как следует допросить. Коли он сопли уж утер, тащи сюда.

Недоросля Вельяминова, и впрямь несколько угомонившегося, вернули в архаровский кабинет.

Усадили в то же кресло. Хозяин кабинета взял стул с овальной спинкой, сам установил его напротив кресла, сел, Федька встал возле бюро.

– Ну, сударь, рассказывай, как ты в «Ленивке» оказался, - велел Архаров.

– В какой «Ленивке»? - удивился недоросль.

– Кабак так именуется, на улице того же названия.

– Самый старый на Москве, - вставил Никодимка.

– Врешь, «Под пушками» - самый старый, - тут же перебил его Федька.

– Цыц, не то обоих выставлю, - даже не оборачиваясь, прикрикнул Архаров. - Ну так как же тебя, сударь, туда занесло?

Недоросль смотрел на пряжки своих башмаков и молчал.

– Федя?

– Прятался он от кого-то, - скучным голосом доложил Федька. - Думал, наденет посконный кафтан и спрячется.

– Прятался. Похвально. Дворянин прячется в кабаке. Достойное занятие, - столь же скучно произнес Архаров.

– Я желал не посрамить чести… - совсем тихо сказал Вельяминов. - Пистолет купил… и чтобы потом не узнали…

– Мать честная, Богородица лесная! - воскликнул Архаров. - Федька, а ведь вы дурака поймали! Как есть дурак! Вам рядом с ним делать нечего! И что у тебя, сударь, за горе такое, ради которого ты Бога не побоялся, застрелиться решил? Дома у тебя блоха с печки упала?

Он кричал с умыслом - чтобы растормошить недоросля, услышать крик в ответ, а через тот крик добраться до правды. Но Вельяминов только рукой махнул.

– Стыдно ему, - подсказал Федька.

– Сам вижу. Девку обрюхатил? - тут Архаров вспомнил воспитанницу княжны Шестуновой и вмиг загорелся надеждой, что два дельца между собой увязаны. - Обрюхатить сумел, а под венец с тобой не пускают?

– Кабы девка… - прошептал Вельяминов и залился краской.

– Мне из тебя каждое слово клещами тянуть?

– А давайте, ваша милость, я в него вдругорядь кружку мадеры волью! - додумался Федька.

– Я в тебя в самого кружку дегтю волью.

Но Федькино средство, скорее всего, было единственным. Недоросль молчал, как записной вор. Архаров уж пригрозил, что пошлет за Шварцем. Безуспешно.

– Ну, хорошо. Молчишь - и молчи, - рассудил Архаров. - Федя, проводи кавалера. Выведи за ворота, убедись, что убрался.

Вельяминов вскочил.

– Я не могу! - воскликнул пылко. - Мне так нельзя!

Федькина физиономия расцвела - в допросе наметилась явственная подвижка.

– И мне нельзя, - возразил Архаров. - Держать тебя тут взаперти без причины не имею права. Ты закона не преступал, за руку не схвачен - ступай с Богом!